25.01.2015. В прямом эфире протоиерей Андрей Ткачев.

       Поскольку храм Московского университета освящён в честь святой мученицы Татианы, и  этот день является Днём студентов, с чем мы их поздравляем, об этом можно будет поговорить подробнее. В сей день также совершается память святого Саввы — архиепископа Сербского, первого представителя автокефальной Сербской православной Церкви, о котором я хотел бы сказать больше. Итак, сегодня мы говорим о Савве и о Татиане, то - бишь о студентах.

       Во-первых, давайте кратко поговорим про студентов. У нас есть храмы приходские — это понятно, есть соборы кафедральные, храмы монастырские — тоже более-менее понятно. Какие храмы у нас ещё есть? Есть храмы гарнизонные — это храмы при воинских частях, в которых священники служат, окормляя военнослужащих, а также их семьи и близлежащие сёла. Есть храмы больничные — это совсем хорошо, потому что никогда человек не вспоминает о Боге так горячо, как когда его ждёт операция или у него кто-нибудь болеет. Больничные храмы собирают самую большую жатву кающихся душ: люди каются перед смертью, люди благодарят после выздоровления, люди каются, когда у них кто-нибудь лежит на одре болезни. Это правильно, это хорошо, это нужно, это не подвергается сомнению. Есть храмы кладбищенские, что само собой разумеется. Поскольку люди умирают, их нужно отпевать, предавать земле, сопровождая умиленным молитвами, обрядом, который воздействует на души предстоящих живых и провожает в мир грядущий человека усопшего. Здесь тоже нет вопросов. Поскольку   смерть наличествует в мире и царствует, но не вечнует (Октоих: «Царствует смерть, но не вечнует») -  фактом своего пребывания в мире и действием, очевидным для всех, она влияет на человека религиозно. Смерть могущественно заставляет человека задумываться о вечности, сжимает сердце страхом, болью, печалью. Как говорил Василий Васильевич Розанов: «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию», — т.е. религия всегда первичнее. Итак, кроме приходских, кафедральных и монастырских храмов, у нас есть гарнизонные храмы, храмы больничные, храмы кладбищенские. Ещё есть студенческие и домовые храмы в различных университетах, но их у нас не так уж много. В Украине, где до недавнего времени я совершал своё служение, их почти нет. Там кризисная ситуация с домовыми храмами в университетах: если и есть где-то, то это исключение. Очень важно, чтобы люди приходили к Богу от ума, а не только от боли. Когда храм в больнице — это понятно: мы в храм приходим потому, что нам больно или страшно за родных. Здесь нет вопросов: боль загоняет человека на молитву. Когда мы приходим в храм кладбищенский — тоже вопросов нет: здесь скорбь разлуки загоняет нас в храм Божий на молитву. А если храм в университете, то нас гонит на молитву уже не боль разлуки и не страх смерти, но знание, пытливость, жадность к постижению, стремление узнать суть человеческого бытия, смысл жизни. Если храма в университете, институте, или какой-нибудь академии нет, то мы серьёзным образом лишаем учащуюся молодёжь глубинного постижения смысла жизни. Поэтому я бы хотел, чтобы мы для себя пометили праздник святой Татианы и праздник День студенчества таким смысловым значением: очень важно, чтобы человек, изучающий теоретическую физику, молился Богу; очень важно, чтобы человек, изучающий медицину, молился Богу. Мы хотим ложиться под нож хирурга, который верит в Господа. Страшно ложиться под нож хирурга, для которого ничто не свято, в том числе и ты, лежащий под ножом. Мы бы хотели, чтобы философы, психологи, социологи, экономисты включали Бога в свои расчёты, чтобы они считать-то считали, но допускали туда фактор Бога, некий штрих Господа сверху. И тогда всё поменяется: будут другие расчёты, другие ценности, другие выходы. Исходные те же, но на выходе будут другие результаты. Отсутствие Бога в разуме — это опасная вещь. Апостол Павел пишет в Послании к Римлянам, что за то, что люди не стремились иметь Бога в разуме, Господь дал им неискусный ум — творить непотребства. Все непотребства мира творятся из-за того, что люди не имеют Бога в разуме. Это первые главы Послания апостола Павла к Римлянам. Итак, потщимся иметь Бога в разуме. И кто из нас учится или учит детей- попросим Бога, чтобы Он сделал так, чтобы всякий учащийся помнил: источник премудрости — Господь. От Него подаётся человеку истинное знание, истинное ведение, истинный разум. А если этого нет, то «Рече безумен в сердце своем: несть Бог». Начало премудрости — страх Господний. Нет страха Божия — нет премудрости. И на конце этого пути безумный говорит в сердце своём: «Нет Бога». Это уже тупик безумия. Поэтому что толку знать физику, химию, математику, социологию, если, в конце концов, глупое сердце говорит: «Бога нет». Это конец. «Начало премудрости — страх Господень, и совет святых — разум». Посему такое первое наше начало. А дальше мне бы хотелось поговорить про святого Савву.

       Отче Савва, моли Бога о нас. Это святой Савва Сербский. Это человек, который для Сербии значит больше, чем для России  Серафим Саровский, Сергий Радонежский и равноапостольный князь Владимир, вместе взятые. Может, я совершаю преувеличение, гиперболизирую, но на самом деле, мне кажется, что Савва — это корень сербской идентичности. У них есть такая пословица: «Свято Савле — право живле», — т.е. всё, что есть от святого Саввы — это правильная жизнь. И автокефальная поместная Сербская православная Церковь называется Святосавской — она хранит имя человека, который породил её.

       Сербы — это конгломерат племён юго-западных славян, которые в XII веке объединились в одно государство, главой которого был отец Саввы — Неманя. Как пишет святой Николай Сербский, это имя - производное от имени пророка Божьего Неемии. Родился святой Савва в 1169 году. Русь уже была крещена. Родился он в семье своего венценосного отца, который был собирателем сербских земель и творцом сербского государства. Мать его была из рода греческих царей — дочерью византийского императора Романа. Как пишет житие, Неманя и его супруга уже имели двух сыновей и хотели ещё одного сына, чтобы выпросить у Бога некий благословенный плод и возложить на него попечение о будущем царстве и будущее управление государством. Они  даже дали обет не жить по плоти после рождения ребёнка, что и исполнили, как говорит житие. Дал им Господь Бог ребёнка, назвали его Ростиславом. Сербы любят сокращения, у них это звучит как «Растко». Сей малыш родился, и на нём почила Божия благодать. С детских лет он полюбил чтение, молитвы, пение, размышление. Потом он отправился на Афонскую гору — центр христианской жизни. Она привлекала и раньше, привлекает и сегодня взгляды и сердца миллионов людей. Достаточно вспомнить Антония преподобного Печерского — он пошёл не куда-нибудь, но на Афонскую гору. И многие наши — Савва Вишерский, например, из Руси великой ходил на Афонскую гору, и многие другие. Влеклось сердце людей на землю Божией Матери, где можно постоянно пребывать в молитве, научиться от многих многому. Вот туда и пошёл Растко. Папа воспротивился этому решению сына. Папа был при власти, а ничто так не пьянит человека, как власть. Власть — это самый сильный наркотик. Ничто так не держит человека в своих объятиях, и ничто так не влечёт человека, как власть. Вообще, проверить человека можно, дав ему власть. Вот ты дружил с человеком, ел из одной миски, спал, укрываясь одним одеялом, и одна пара валенок была у вас на двоих.    Дай ему власть-  и проверишь, кто он такой. Человек настоящий  при власти не портится. Человек, у которого есть гниль внутри - быстро во власти гниёт. Он тут же начинает превращаться в некоего маленького деспота. Ещё недавно был утёнком — уже ходит орлом. Он начинает проявлять себя как хозяин жизни. Это самое тяжёлое искушение. Его сложнее всего преодолевать. Люди при власти, даже имеющие веру — это люди, отягощенные вечным конфликтом между верой и властью. И вот папа у Растко был верующий, а на самом деле — просто правитель. Он хотел, чтобы сын взял на себя бразды правления будущим государством. А Савва сбежал на Афон. Папа послал своих людей, которые должны были этого молодого княжича вытащить со Святой горы, притащить обратно. Это напоминает жите Варлама, игумена Печерского, который из-под венца, из-за брачного   стола сбежал в монастырь. Родители его сказали, что готовы всех монахов разогнать и перебить, и гору  срыть до равнины, если им не отдадут сына. Сына отдали. Но когда он пришёл обратно на свой брачный пир и сел за стол, лицо у него было такое, что все поняли — из него жених не получится. И ему сказали: «Ладно, куда хочешь  - туда и иди». Он ушёл обратно в монастырь и возвеселился, поснимал с себя парчовые одежды, надел на себя монашеское рубище и расцвёл. Примерно так было и у Саввы. Те пришли, начали его искать, а Савва был хитрый, принял их хорошо, повёл с собой на службу, они устали за службой, потом покормил, напоил, их разморило. Они все заснули. Он быстро пошёл к своему духовнику, его тут же постригли в монашество с именем Савва. Причём, постригали его, кажется, монахи из Русского Пантелеимонова монастыря. С тех пор завязалась теснейшая дружба между монашествующими Русской и Сербской Церквей. Пока те, посланные от отца, пришли в себя, княжич уже был монахом. И он сказал им: «Отцу передайте, что я домой не вернусь. Хочет меня увидеть — пусть приходит сюда». И это, в принципе, повтор того, что было у древних отцов Египта, когда монахи убегали от отцов и матерей, преодолевали слёзы родивших их. Мамы умоляли: «Дитя моё, выйди, я хоть посмотрю на тебя». — «Мама, если хочешь повидать меня в будущем веке, в жизни вечной, то не вытягивай меня из монастыря. Там увидимся». И многие преклоняли своих матерей к тому, чтобы те принимали монашество. Так было у Феодосия преподобного Печерского, он тоже так поступил со своей матерью. Так было и у Растко, который стал Саввой. После принятия пострига он показал себя большим подвижником. Вообще, он хотел быть отшельником и жить на Афоне так, как живут там птицы небесные. Он босиком обошёл весь Афон, приложился ко всем святыням, в каждом монастыре усердно помолился Богу. Нужно подробно рассказать вам, что такое Афон. Там есть все климатические зоны: приморские тропики, высокогорные холодные края, лиственные леса, как в Прикарпатье, и приморские субтропики, как в Гаграх. Там есть много чего, и босиком обойти весь Афон — это серьёзное дело. Савва был подвижнического духа: молодой, горячий, ревностный, — обошёл весь Афон. Больше всего времени он проводил в монастыре Ватопед. Там каждый день прочитывал всю Псалтирь — двадцать кафизм. Пользуясь случаем, ещё раз вам говорю: читайте, запоминайте, изучайте Псалтирь. Псалтирь — бесподобная, бесценная, вечная, небесная.  Она вам поможет, защитит, вразумит, подскажет. Савва клал много поклонов. Вообще, изнурял себя, трудился. Его папа решил прийти к нему в монастырь, и так случилось впоследствии, что папа не только пришёл, но и постригся у него там, возле своего сына, поступил в монахи и принял имя Симеона. И папа с сыном жили вместе, в одной келье. Греки подарили господарю, владыке Сербскому, деспоту, маленький монастырь — место, где был Хилендар. И вот там возникла Хилендарская обитель, которая на сегодняшний день — обитель Сербская. Её расширили, укрепили, размножили, храм построили. Там стали жить сербские монахи. Симеон жил в келье возле своего сына Саввы, и Савва ухаживал за своим отцом, бывшим владыкой земли Сербской. А свой престол Симеон передал другому сыну, Стефану. Получилась такая святая семья: Савва — монах, Симеон, бывший Неманя, владыка — при сыне, а Стефан — на престоле. Когда Симеон умер, а умер он гораздо раньше своего сына, мощи его, со временем, стали мироточивыми. Он получил имя Симеона Мироточивого. Савва ухаживал за отцом, молился на его погребении, погребал его. А родной брат Саввы, сын Симеона — Стефан, стал первым королём Сербским — Стефаном Первовенчанным. Вот такой треугольник: Симеон Мироточивый, Стефан Первовенчанный и Савва, который впоследствии будет первым архиепископом Сербским. Греки, ради его великой святости, ради его праведности и мудрости уделят Сербской земле статус автокефальной земли, которая имеет право управляться своим архиепископом. Вот такое святое семейство. Это, в принципе, есть кратчайший путь к автокефалии. Вот сейчас есть борьба за автокефалию в разных местах, мол мы тоже хотим быть автокефальными. Так в чём проблема? Будьте святы- и будете автокефальны. Если есть святость, то будет и автокефалия. А если есть одно только безобразие, грехи, желание деньгами, властью, всякими политическими тёрками устроить своё бытие земное, то какая же это автокефалия? Это Содом и Гоморра, это блуд духовный, это проклятая деятельность. Савва Сербский показывает, что народ становится достойным автокефальной Церкви, своего собственного Предстоятеля тогда, когда во главе народа стоит святой человек, и сам народ достоин святого человека. Тогда возникает ситуация, при которой возможно возникновение отдельной автокефальной православной Церкви. Это касается, по боку скажем, и украинского вопроса, это касается всего остального. Хочешь быть автокефальной — покажи святость, нет святости — сиди тихо. Какая тут автокефалия, если одни злодеи, беззаконники и грехолюбцы собрались в кучу и желают себе побольше прав и полномочий? Это просто-напросто политическая борьба за права и полномочия. У сербов было по-другому.

       В 1219 году Савва стал архиепископом Сербии, был посвящён в епископы в городе Солуни — это древняя кафедра, которая имеет серьёзную связь со славянским миром, потому что в Солуни родились Кирилл и Мефодий. Воевода города Солунь имел семь сыновей, среди которых старшим был Мефодий, младшим — Кирилл. Кирилл и Мефодий — творцы нашей азбуки. Солуньская метрополия имеет серьёзное влияние на жизнь всего мира и на жизнь всей православной Церкви в славянских землях. Вот, в этой Солуни Савва был рукоположен в епископы, потом за святость жития возведён в архиепископы и стал Предстоятелем Сербской православной Церкви.

       Ближайший воскресный день, когда по церковному календарю будет почитаться память Саввы — это будет день, подобный, скажем, всецерковному празднованию в честь Сергия Радонежского на Руси, когда в истёкшем году в России, всюду и везде Сергий прославлялся в день юбилея своего рождества. Или, скажем, нечто подобное торжествам Серафима Саровского, когда его святые мощи везли из Петербурга в Москву, а затем дальше, в Дивеево для водворения в его обители. Савва — это отец сербского народа. Там в каждой школе маленькие дети будут петь песни святому Савве, в каждом храме будут возноситься молитвы Богу в благодарение за то, что Он дал им святого Савву. Во всей диаспоре, от Мельбурна до Чикаго, сербские церкви будут молиться Богу о том, чтобы Он дал Сербской Церкви мир и, чтобы сербы были достойны своего святого небесного покровителя Саввы. Савва — это нечто очень великое для сербского народа. А поскольку сербы и русские — это близкие народы по духу, по мировосприятию, по психологии и, главное — по вере православной, по общим святым, то этот праздник сербов — и наш праздник. Если у вас есть друзья среди сербов, то почитайте житие Саввы Сербского, этим вы окажете им большую услугу. Если вы скажете им, что читали житие Саввы Сербского, то каждый верующий серб скажет вам: «Ты раньше был мне брат, а сейчас ты мне в два раза больше брат». Как и они, кстати говоря, часто удивляют нас близким знакомством с житием Серафима Саровского, Иоанна Кронштадтского, Матроны Московской. Бывает так, что поговоришь с человеком, вроде бы светским, с бизнесменом каким-нибудь, а он говорит: «О, я знаю, знаю!» И рассказывает житие какого-нибудь нашего святого, которого вроде бы он и не обязан знать, а он знает его «на ять». И знает его так, как своих родных. Потому что наши святые — это их святые, а их святые — это наши святые. Наши народы чрезвычайно близки друг другу, и в этом есть некая великая святая тайна, касающаяся прошлого, настоящего и будущего.

       Не умолчим о том, братья и сестры, что святой Савва был подвергнут поруганию от турок, после того, как сербская земля попала под власть османов. В 1595 году турки поработили сербов, мощи Саввы были перенесены в Белград, и там турки их сожгли. Его святое тело было сожжено. Вот вам ответ на вопрос: почему, например, Николая Чудотворца из Мир Ликийских, из территории Турции, где он жил, венецианцы перенесли к себе в Бари. Т.е. почему Бог попустил эту «кражу» мощей, почему «украли» святое тело Николая Чудотворца, которое лежало в Мирах Ликийских, почему он оказался в Бари. Так вот потому, что многие мощи святых подвергались поруганию. Мощи Саввы были сожжены, их сейчас нет. Однако, мало ли что сожгли безбожные, мало ли что поругали, уничтожили развратные — всякое бывает, всякое было и ещё будет. Поэтому здесь нет удивления, есть только скорбь, что у сербов нет мощей святого. Но его память в Сербской Церкви чрезвычайно сильна. Посему в воскресный день все, кто имеет студентов, будут молиться Господу Иисусу — Царю мучеников, мученице Татиане о своих учащихся, детях и внуках. Не забудьте также помолиться Богу и о сербской стране, которая ближайшая к нам по крови, по духу, по мироощущению, по миропониманию. Это наши братья и сёстры в полной мере, это наши, может быть, единственные настоящие друзья во внешнеполитической арене, хотя, в принципе, у России много друзей. На европейском континенте их не так уж много, а в принципе, в мире их очень много. И вообще, Россию любят те, кто любит Господа, потому что понимают, что прав был Райнер Мария Рильке, который говорил, что Россия граничит с Богом. Это земля, у которой есть особый промысел, особая задача, у неё есть своё. Не просто вопросы внешней политики, валового продукта, котировки драгоценных металлов — это всё вопросы западной ментальности. У России есть нечто своё. Россия граничит с Богом, и в этом смысле ближайшие наши друзья на европейском континенте — это наши братья и сестры сербской страны, столь же многострадальной, как и наша. В которой понимают, что такое война, унижение, нападение, оболганная история, массированные атаки всех западных средств массовой информации, когда ты ничего никому не должен, а тебя представляют преступником. Всё это сербы понимают прекрасно, потому что вся русская судьба проходит под тем же знаком, под которым проходит и сербская судьба.

       Итак, я хотел бы, чтобы вы помолились Богу о всех учащих и учащихся, чтобы дал им Господь мудрости, чтобы они познали Его, Святого и Единого. А также помолились Богу и святому Савве о святой сербской земле, где всякий христианин, узнав, что вы русский, сложит пальцы как для Крестного знамения — троеперстием, и покажет вам и скажет, что ты и я — одной крови, мы с тобой одной веры, ты — русский, я — серб, мы с тобой православные. «Свято Савле — право живле».

       Здравствуйте, отец Андрей, благословите. Можете вы назвать ваш любимый фильм Тарковского? Также, видели ли вы нашумевший, может быть, незаслуженно, новый фильм «Левиафан»? И ваше отношение к Борису Гребенщикову?

   Тарковский. Первый фильм, который я повидал у него — это был «Сталкер». Я ничего не понял, но мне понравилось. Так бывает: ничего не ясно, но нравится. Возникает вопрос, а что мне там понравилось, что же там такое? И началось копание. Потом я посмотрел фильм «Андрей Рублёв», потом посмотрел ещё и ещё раз — я раз шесть его смотрел. Потом посмотрел всё остальное: «Солярис», «Иваново детство», «Жертвоприношение», «Ностальгию». Мне больше всего нравится «Сталкер» и «Андрей Рублёв». О них я могу долго говорить — это достойные фильмы.

       Я смотрел «Левиафан». Меня пригласили, оказали такую незаслуженную милость, на закрытый показ, когда его ещё никто не смотрел в Москве. Мы смотрели фильм на Красной площади, в Манеже. Ну что вам сказать?... Смешанные были чувства, у меня было очень много всяких мыслей по этому поводу. Потом была возможность пообщаться со Звягинцевым здесь, где я сейчас сижу. Здесь были он, Никифоров и я, и мы пытались поговорить про «Левиафана». Распинать его мы не собирались, как он потом нам сказал, но он отказался от разговора. Его поведение, в целом, мне очень не понравилось. Он вёл себя издёрганно, нервно, взвинчено, как мужчина вести себя не должен. Если я написал, например, книгу, то должен отвечать за неё. И давайте спорить, давайте разговаривать. Он вёл себя нехорошо, мне не понравилось. Я на самом деле, почувствовал себя залезшим не в то общение, что ли. Я думал, что это будет более серьёзный уровень общения. У меня был очень глубокий осадок, он до сегодняшнего дня остался. Я понял для себя, что такая модель поведения характерна для человека, который согрешил и теперь боится, что его будут ругать за то, что он согрешил. Он так вёл себя, как будто знал, что он согрешил, нагадил- а сейчас его тут начнут брать за жабры, и он будет трепыхаться: «А что вы, а что вы... А я всё правильно сказал, я всё правильно сделал...» Вот такое впечатление у меня сложилось о его поведении. Фильм нужно обсуждать отдельно. Нужно посмотреть и обсуждать, мы, собственно, и хотели этим заниматься. Мы с Женей посмотрели его внимательно, мы заметили для себя многие важные вещи, хотели размотать сюжет, внутреннюю драматургию, закулисные вещи, которые у режиссёра всегда есть в голове — всё это мы предложили для беседы. Мы получили странную реакцию, по мне — так отвратительную, реакцию девочки с третьего курса, которую застукали на горячем. Он вёл себя вообще не по-мужски. Я скажу это ему в глаза, если нужно, потому что мне это вообще не нравится, это было отвратительно. А сам фильм... Я много могу про этот фильм сказать, но кто его не посмотрит, тот много не потеряет. Это заказной образ России, это конъюнктура. Даже если лично он не конъюнктурный человек, может он — бессребреник, правдолюбец, гений непризнанный или признанный уже, но фильм, в принципе, высосан из воздуха конъюнктуры. Покажите вот такую Россию — пожалуйста, покажем. На самом деле — либретто рождено в Америке. Тот Химейер, которого обжали местные власти, который развалил администрацию на бульдозере — это всё американская история. Американская история, перешифрованная для западного зрителя на русский манер для того, чтобы они все видели ту Россию, которую им хочется видеть — это есть «Левиафан». А вообще, нужно взять почитать «Левиафана» Гоббса, расширить свой кругозор знания, понять, что такое государство, независимо какое: тайваньское или конголезское, французское или российское, американское... Это «Левиафан» по Гоббсу. У меня много есть что сказать, но пусть лучше это предастся молчанию. Я когда-нибудь Звягинцеву, при случае, всё сам скажу. А вам скажу: если вы не посмотрите это кино, то ничего не потеряете; если посмотрите, то, если у вас есть вера Божия и здравые мысли в голове, то оно не повредит. Ну, гляньте, если хотите, если нечем заняться. На самом деле — «шедевр» надутый, король голый.

       А что касается Бориса Гребенщикова... Я отношусь к тому поколению, когда мы не читали Евангелия, и когда «Под небом голубым есть город золотой» звучал для нас как Евангелие. Когда-то мы смотрели на эти кадры из фильма «Асса», когда фуникулёр едет над обшарпанной Ялтой, и когда поётся эта песня Гребенщикова (которая на самом деле не Гребенщикова, она имеет своего автора), и вот эти евангельские смыслы мы пытались высасывать отовсюду. Поэтому здесь господин Гребенщиков сыграл такую свою особую службу. Он пел о том, о чём не пели с эстрады, о чём не пела официальная песенная братия, и там были такие попадания. Вообще, он пел обо всём, как киргиз, который едет на осле по пустыне и поёт обо всём, что видит. Вот такие песни, в принципе, он поёт регулярно. Но мы всего этого не замечали, мы были малолетками. Его песни — это песни для малолеток, которые ищут воздуха в тоталитарном государстве и не знают, где его вдохнуть. И вот здесь Б.Г. мог дать некую иллюзию того, что он знает, где можно воздуха вдохнуть. «Мы ведём свои споры в прокуренной кухне, в шляпах из перьев и в трусах из свинца. Ежели кто-то погиб от удушья, то отряд не заметит потери бойца», — это всё мы помнили, и читали, и пели, это всё понятно. Он какую-то свою работу сделал, и спасибо ему за это. Но дальше... Дальше не знаю, что сказать. Дальше нужно расти, человек предполагает некую идею роста. Или как, например, Брэдбери — написал что-нибудь своё и затворничает где-нибудь там в домике, который, кстати, недавно разрушили до основания. Или, скажем, Фишер, шахматист — выиграл чемпионат Мира по шахматам и ушёл в затвор. Журналистов не принимает, сидит у себя дома. Чего он там делает — никому не известно. Т.е. либо в затвор уйди, либо вверх иди и зови за собой тех, кто пошёл за тобою однажды. Я вот так понимаю. У меня к Борису Гребенщикову хорошее отношение. Он раньше был гуру, а сейчас просто старый гитарист. Понимаете? Раньше он для многих был гуру, такой, просветлённый. «Боря, Господь любит тебя», — писали на стенках там, где он живёт. А сегодня он просто старый гитарист. Ну, спасибо за это. Старый гитарист — тоже не плохо. «Левиафан» хуже, чем Борис Гребенщиков, кстати.

       Добрый вечер, здравствуйте, Сергей Павлович из Москвы беспокоит. Спешу вас порадовать, что не только удалось прочесть житие святого Саввы, но в прошлом году, после долгих мучений, преодолев препятствия со стороны многих противников, удалось выпустить пятый том собрания творений преподобного Иустина Поповича. Где, наконец-то, у нас есть пространное толкование, наверное, впервые в нашей Церкви, и полное, на Евангелие от Матфея, а также его произведение «Святосаввье как философия жизни». Советую всем книгу приобрести и прочесть. В частности, задавался вопрос, когда Господь на Голгофе говорит: «Боже, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?», — так вот, преподобный Иустин Попович, ссылаясь, очевидно, на мысли, впервые высказавшего их святителя Афанасия Великого, что Господь произносит эту молитву не от Себя, а, цитирую: «От нас, за всех нас, и вместо всех нас», — т.е. от падшего естества человеческого. У нас иногда слышишь в проповедях, например, доктор богословия говорит, что раз Господь родился, то в силу необходимости должен был претерпеть и смерть. Т.е. смерть для них представляется как бы владычицей над Господом. А Церковь учит наоборот: «Смерть приступает к Господу, — как пишет Златоуст в толковании на апостолов, — тогда, когда Он ей позволил к Себе подступить, и приступает не как владычица, а как рабыня». Поэтому здесь всё на милосердии Божием, на снисхождении.

       И повторю свою просьбу: не плохо бы каждую передачу открывать правилами святых апостолов с комментариями, чтобы люди прониклись самим светом православия. Благодарю вас.

       Спасибо вам большое за Иустина Поповича, за его православие как правильный образ жизни. Я читал эту книгу на сербском языке, пытался специально читать её со словарём. Прочёл два раза и очень рад этому. Лет восемь назад, наверное. Савва, потом Николай Сербский, потом Иустин — это триада удивительных людей в Сербской Церкви. Спасибо. Мы к вашему совету о правилах святых апостолов должны будем внимательно прислушаться. Попробуем это имплементировать с Божией помощью.

       Отец Андрей, благословите, раба Божия Анна. Батюшка, дайте, пожалуйста, напутствие начинающему преподавателю ВУЗа, ВУЗ — экономический.

       Ещё вопрос по Писанию. Бытие, глава третья, стих 22: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». Что стоит за этими словами? Что, действительно Адам смог бы жить вечно и вечно в грехе?

       Давайте начнём с Писания. Смерть является благом. Смерть, которую я боюсь, которую, наверняка, боитесь вы, которую боится всякий человек, которая известная и неизвестная. Известная — что придёт, неизвестная — что не знаешь как. Смерть является благом, как ни странно, потому что если бы человек был бессмертен, но грешен, он был бы демоном. Демон бессмертен, но грешен. Смерть явилась неким пределом и краем для согрешившего человека. Граничной смертностью нашей мы ограничиваемся в своих грехах, и если бы мы имели доступ к Древу жизни и были бы грешны, мы были бы, по сути, бессмертным злом. Так и говорится в некоторых святоотеческих текстах, что чтобы не быть злом бессмертным, Господь наградил нас смертью, чтобы мы умиранием научились смирению. Для согрешившего смерть — это благо. Иначе, надо было бы делить демонскую судьбу: вечное зло, вечную ненависть, вечное желание похитить чужое, вечную зависть к чужому благу, вечную бесовскую активность в плане того, чтобы навредить. Вот это и есть жизнь без жизни, активность без благодати. Бог да сохранит от такой жизни. Лучше пораньше сдохнуть, чем жить как демон. Поэтому Бог нам и дал умирать, чтобы не быть демонами.

       Что касается ВУЗа. Что бы вы ни преподавали — скажем, экономику, социологию, психологию, эстетику, или какие-то тонкие дефиниции — допустим, живопись фламандцев в средние века — любой предмет не столько важен по смыслу своего изложения вами, сколько важно то, что вы думаете о своих учениках, и что вы думаете о своём предмете. Вообще, что вы хотите в них вложить. Можно преподавать математику и родить гуманитария на выходе — т.е. разбудить в человеке нечто такое святое и чистое — то, что спало в нём, и оно может проснуться при помощи лекций о математике, хотя он сам не математик, этот слушатель. Перед вами есть некие люди... Вообще, ученики ваши, слушатели, студенты — это спящие души, это, даже я бы сказал, мёртвые души в большинстве своём — чистый Гоголь: Собакевичи, Коробочки, Плюшкины... Это малолетки, которых родители усадили за парту. Кто-то сел за парту сам — кто-то гениален. Но это будет исключение. И вот вам нужно будет общаться с ними по-человечески на самые разные темы, конечно излагая предмет. И ваша задача — не столько донести до них информацию вашего предмета, сколько расположить их души к своей душе, и прикоснуться вашей душой к их душам, потому что они — спящие люди, люди инфантильные. Люди могут в возрасте тридцати лет, например, находиться на уровне сознания пятнадцатилетнего человека. Люди могут до старости быть инфантильными: быть обиженными на всех, желать себе ласки и уважения, помнить обиды, помнить какие-то неприятности, на Господа Бога обижаться, на папу и маму. Люди вообще покалеченные. И вот вопрос в том, чтобы общаясь со студентами, вы попытались дать им не просто ваш личный материал, но дать им его так, чтобы в нём зазвучало что-то ещё большее, чем ваш материал по вашему предмету. А вдруг кто-то из них проснётся, а вдруг кто-то из них заинтересуется чем-то ещё, кроме того, что его, вообще, интересует? А что их интересует, этих наших студентов, прости Господи, экономистов? Интересуют их совсем не экономические вещи. Папа денег даст, а вся остальная экономика его не интересует. Нужно «зажигать» людей нормальными идеями, нормальными смыслами — это задача преподавателя. Можешь — делай, не можешь — не лезь. Читай свой материал - да и всё, меньше греха будет.

       Батюшка, благословите. Санкт-Петербург, раб Божий Иоанн. Недели две назад вопрос коснулся Григория Ефимовича Распутина, вы высказали своё определённое мнение. Я хочу с вами поделиться. Есть такие видеокадры, где духоносный старец Николай Гурьянов читает акафист ему, говорит о святости. И вот мы — петербургская общественность, собираемся на месте его захоронения, это в Царском селе... Вы знаете, в любую погоду, 30-го декабря там распускается верба, в течение десяти лет. Вы высказали своё мнение о Григории Распутине, и я уверен, в этом есть некий укор в память наших царственных лиц, что они были такие, получается, недалёкие, не разглядели. Но, наверное, это единственный человек, которого Государь и вся его семья  называли другом. Сегодня день ангела, кстати, Григория Ефимовича... Как говорят святые отцы: что непонятно — не принимай и не отвергай. Ну, вот такой у нас здесь исторический факт с вербой. И вас приглашаем.

       Я задавал вопрос в отношении Первого Причастия — Тайной вечери. Коснулось того, что как это так, Господь ещё не умер на крестном древе, а уже произошло Причастие. И вы сказали о том, что можно было и не умирать Господу. Получается, что без креста мы могли бы как-то обрести спасение, я не встречал такой мысли у святых отцов. Поясните, пожалуйста.

       Без креста причастились. Апостолы приняли Причастие без креста. Ещё не было страдания, а уже причастились. Думайте об этом сами, если угодно. Вы задаёте мне вопрос и мотивируете меня на ответ, подвигаете, так сказать. Я отвечаю вам на вопрос не для того, чтобы потом меня ловили за ответ. А раз вопрос задан, то я вам отвечаю: раз причастились до креста - значит, можно было причаститься без креста. Но крест был неизбежен, и спасение от грехов — есть страдание Господне. Т.е. мы не боремся с крестом. Мы спасаемся крестом и воскресением, но сам факт причащения до креста — он же говорит о чём-то! Говорит о том, что можно было причаститься ко Христу и без страдания и смерти. Хотя, само страдание заложено в слова Евхаристии «за вас ломимое, за вас изливаемая». История человечества не так пряма, как может показаться.

       По Распутину — вы просто высказали своё мнение, я его не оспариваю. Я не спорщик по этой теме. Я не являюсь адептом споров по темам «кто нравится, кто не нравится». Раз вам так нравится, пожалуйста. Моё мнение о рабе Божием Григории — установившееся, и царь Николай для меня не безгрешен, хотя и свят. Свят, но не безгрешен. Нельзя думать, что святые люди могут ошибаться в выборе друзей, между прочим. Так что здесь какая-то абсолютизация неуместна. Царь Николай стёр свои грехи кровью своею, кровью семьи своей и смиренным поведением под стражей, и вообще, всем тем, что было от низложения до кончины. Там тоже вопросов много по низложению. Но Распутин здесь не при чём. Кровь  есть кровь, и кровь смывает многое, если не всё. И убедить меня в том, что его надо любить... А дальше что? Ну, допустим, мы полюбили Распутина. Дальше что? Какой посыл вы мне даёте через эту любовь, через это почитание? Если мы, например, Серафима Саровского чтим вместе (я надеюсь, мы вместе чтим), то у нас есть некий урок из его жизни. Серафим нас учит: что делать, как жить, о чём думать, куда двигаться. А что по Распутину, чему он нас учит? Если он для вас старец Григорий, то чему учит нас старец Григорий? Уроков из его жизни я извлечь не могу. Оставим Богу вопрос его спасённости или погибели, но заставить почитать человека, к которому сердце не лежит почитать его — не надо, зачем? Это нехорошо.

       А по Причастию ещё раз повторяю: причастились до креста — значит, можно было причащаться до креста. Хотя, в Причастии заложены слова о будущем кресте. Крест  есть тайна, и всего не расскажешь. Люди могли бы не согрешить, и всё было бы по-другому. И ловить человека на словах — это нечестно, это низко.

       Добрый вечер, дорогой отец Андрей. Спасибо вам огромное за проповеди, беседы ваши, за авторитетные ответы. Владимир, Москва.

       Отец Андрей, подскажите, пожалуйста, у меня с одним человеком возник спор: что такое обряд. Я ему объясняю, что Елеосвящение, Миропомазание, Крещение, Венчание — это таинства, что Христос благословляет на всё это. Он мне говорит, что это обряды, ритуалы.

       Скажите, можно ли употреблять кагор, в меру, естественно, или это вино в основном всё-таки для церковного служения?

       Кагора у нас нет или почти нет. Кагор — это провинция во Франции, где специально по заказу Императорского дома изготавливали вино для совершения Евхаристии. Это вино терпкое, вкусное, сладкое, густое, без добавления спирта, долго хранится и отвечает всем требованиям для совершения Литургии. Если бы не Русская Церковь — этот кагор был бы никому не известен. То, что называется кагором у нас — это никакой не кагор. Поэтому то, что у нас продаётся под названием «кагор» — это с оговорками используется в службе, и это можно пить по желанию, но, конечно, в меру. Лучше пить не кагор, продаваемый в магазине, лучше пить виноградные сухие вина. Белые и красные, по здоровью, по вкусу, по желанию, под мясо, под рыбу — это вопрос вкуса и диетологии. Кагоры не пейте. Лучше пейте сухие красные вина, может быть крымского производства, ещё какого-нибудь. Распробуйте свой вкус и пейте в меру как столовый напиток под определённую еду — это нормально, это не грех, здесь нужна культура пития.

       Обряд и таинство... Обряд — это некая форма, а таинство — это суть. Обряды — это некие формальные вещи. Если при обряде нет таинства, то обряд — это пустышка, это как одежда без человека, одежда висящая на манекене. Поэтому здесь нужно перевести спор в конструктивное русло. Обряд — это форма. Например, парад настоящего генерала и настоящих солдат — это настоящий парад, это таинство, это некая демонстрация мощи, единства и наличия армии. А вот обряд клоунов, изображающих парад, например, или оловянных солдатиков — это, собственно, обряд. На солдатиках можно учиться делать парады, или на компьютере можно учиться делать парады — это обряд. А вот уже сам парад — это таинство, это факт силы, факт единства, факт мощи, факт присутствия. Здесь спорить нужно поменьше, потому что споры обычно ведут те, кто не знает сути. Люди, наблюдающие жизнь Церкви снаружи, видят только лишь обрядовое действие: тот вышел, тот сказал, тот пропел, тот покадил. Эти люди, как бы внутри мёртвые, для них это всё мёртвое. Не спорьте об этом. С мирскими о духовном спорить нельзя — есть такая заповедь святоотеческая, они не поймут. Духовный понимает мирского и духовного, а мирской духовного не понимает. Мы — люди относительно духовные, мы можем понять и того и этого, и пятого, и пятнадцатого- а он нас не поймёт.

       Мир вам, христиане, и с Богом! В воскресенье помянули Татиану и студентов, а также Савву и всех сербов. С Богом! До свидания.