«Королевство кривых зеркал», протоиерей Андрей Ткачёв, «Отрок.ua»

Хочу иметь бинокль. Да не простой, а волшебный. В обычный бинокль смотришь, и то, что далеко, вырастает до огромных размеров. Например, был человек точкой на горизонте; глядь, а он уже большой, и даже оспинки на лице видно. А поверни бинокль — наоборот, то, что было рядом, становится маленьким, как божья коровка.

Всякий бинокль волшебный. Но мечтаю я не о таком. Я не артиллерист и не охотник, и даже не театрал. Мне в топографических далях высматривать нечего. Да и купить можно такой бинокль, который делает далёкое близким, а близкое — далёким. Я хочу иметь бинокль, который меняет нравственные масштабы происходящих событий.

Например, вы на работе пропадали до полуночи, выпрыгивали из штанов буквально, чтобы положенное задание в срок сделать. А вместо вас премией наградили лодыря-соседа. Вам же ни слова, ни полслова благодарности, плюс выговор за чепуховую провинность на ближайшей планёрке. Другой бы на вашем месте запил или драться полез. Другая бы от слёз опухла и перестала краситься, чтоб тушь по лицу не размазывать. А вы — хоть бы хны. Потому что у вас бинокль есть. Вы в него глянули тайком, и предстала перед вашим взором эта бытовая несправедливость не в виде огромной картины, а-ля «Девятый вал», а в виде блохи, пусть даже Левшой и подкованной.

То есть хочется мне иметь инструмент для того, чтобы видеть мир в его естественном виде, таким, каким его Бог видит. Так, чтоб добрые дела замечались и оценивались, неприятности переносились с терпением и без истерик, чужое добро помнилось, а своё — забывалось. Без этого — чувствую, что живу в королевстве кривых зеркал. Не в адеквате живу, другими словами.

Например, я сделал что-нибудь относительно хорошее. Сходил, положим, в больницу к родственнику. И не хотел долго идти, и оттягивал этот визит, и денег жалел, и даже яблоки купил самые мелкие и дешёвые. Но когда сходил, то почувствовал себя титаном духа и отцом православной добродетели. Теперь я собой гордиться буду, хотя, по совести, таких добрых дел стыдиться надо. Вот тут бы взять бинокль и посмотреть на это добро в уменьшительное стекло, чего оно, собственно, и заслуживает.

Или совершил я грех. Да что грех? Грешок, не более. Сущая мелочь. Его и не видно вовсе. Но между «не видно» и «нет вообще» разница огромна. Ни радиацию, ни болезнетворных микробов тоже никто не видит, но умирать от них люди не перестают. Вооружаюсь мысленно волшебным биноклем и рассматриваю свой грех. И никакая он не инфузория-туфелька. Отвратительная и болезнетворная бацилла, похожая на сороконожку и стремительно размножающаяся. Дай этому «мелкому» греху свободу и спокойствие, он и тебя самого убьёт, и всё вокруг заразит, причём в сжатые сроки.

Мой желаемый бинокль тем и хорош, что если рассматривать в него мною сделанное добро, то этим добром не загордишься. Ну а если зло рассмотришь, то не будешь легкомыслен и преступно благодушен. Зато в отношении ближних бинокль действует с точностью до наоборот. Добро, сделанное мне, я рассматриваю тщательно в те стёкла бинокля, которые добро увеличивают. Вот они, все те, кто учил, лечил, защищал, кормил и наставлял меня! Их много, и помощь их бесценна. Без их слов и дел, без их невидимого присутствия я давно бы погиб, пропал, потерялся, запутался.

Ну, а если кто то сделал мне что то недоброе, переворачиваем бинокль и со спокойной душой смеёмся над той мелочью, которая только смеха и достойна.

О блаженный склероз! Склероз, напрочь стирающий из памяти нанесённые тебе обиды! Как хорошо с тобой жить! Забыл — и до свиданья.

Мы ведь, если не все, то многие, издёргались от злопамятства, от обидчивости, от повышенной чувствительности к словам и взглядам. Какой злодей, какой злой волшебник внушил нам преувеличенное чувство собственного достоинства? Из-за него мы готовы подставлять обе пригоршни даже тогда, когда нам дают одну маленькую крошку. Насколько лучше быть спокойным и невозмутимым. Правда, чтобы не возмущаться от укоров, нужно не любить и похвалу. Одно без другого не существует. И любовь к похвале, и чувствительность к обидам — дети одной матери, тщеславия. Из этого корня растут и зависть, и злопамятство, и прочие ядовитые побеги.

«Иди, — говорил старый монах молодому, — на кладбище и там хвали и ругай покойников». Тот пошёл и долго упражнялся в расточении похвал и оскорблений тем, кто спал в земле в ожидании звука трубы Архангела. «Ну что?» — спросил его по возвращении старец. — «Я устал их ругать и хвалить, а они молчат», — был ответ. — «Старайся подражать им, чадо. Ведь и ты умер для мира», — заключил старец.

Правда, мы в большинстве своём не монахи. Но это слабая отговорка. Заповеди Божии даны всем, без деления на чины и состояния. Все слышат слова евангельские: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Все повторяют вслед за Давидом: «Сердце чистое сотвори во мне, Боже». Сердце — это ведь и есть орган духовного зрения.

В плане обычной жизни органом зрения считается глаз, а бинокли, линзы, очки — это инструменты для улучшения качества зрения. В плане же зрения духовного глаза — это всего лишь инструмент. А органом зрения является сердце. Если оно чисто или, по крайней мере, находится в процессе очищения, то глаз превращается в волшебный бинокль. Чем чище сердце, тем более вырастают в наших глазах добродетели ближних и уменьшаются наши собственные; тем легче забываем мы полученные обиды и тем дольше помним оказанное нам добро.

Так что желание моё нельзя назвать несбыточным. Оно реально. Очень хочется мне иметь волшебный бинокль. И чем чище будет моё сердце, тем быстрее совершится мой переход из королевства кривых зеркал в мир благословенной реальности.

А в магазин идти не надо. Нет таких магазинов.

http://otrok-ua.ru/ru/sections/art/show/korolevstvo_krivykh_zerkal.html