Юридические вопросы сталиноверия

В Московском государственном юридическом университете имени О. Е. Кутафина появилась памятная доска Иосифу Сталину. Это вызвало некоторый скандал. Действительно, это провозглашение в стенах государственного учебного заведения — причем заведения, готовящего юристов — определенной идеологии и определенного отношения к правосудию.

Доска в честь И.В.Сталина, выступавшего в этом здании 17 июня 1924 года заявлена администрацией учебного заведения как «памятник культуры, подлежащий охране». Доска относится к 1949 году, извлечена из подвала, и, формально, действительно можно сказать, была частью интерьера зала. Как частью интерьера многих залов в ту эпоху были различные изображения Сталина, а частью архитектурного облика городов — его статуи. Но этот ответ отдает некоторой издевкой. Всем ясно, что речь идет о прославлении определенного лица и провозглашении определенной идеологии.

Собственно, «действия с двойным толкованием» — хорошо известный в политике прием. Когда прямое провозглашение своих символов и целей по какой-либо причине затруднительно, люди используют провозглашение с двойным смыслом — всем ясно, о чем идет речь, но формально это можно объявить чем-то другим. Например, политическая демонстрация, замаскированная под похороны — мы тут, мол, человека хороним, что вы прицепились? Или, в ситуации, когда экстремистские символы запрещены законом, люди носят символы, которые, формально, запрещенными не являются, но при первом взгляде на них ясно, что они хотят обозначить.

Можно вспомнить, как в предреволюционной России коммунисты собирались на маевки в красных рубашках — формально придраться не к чему, рубашка как рубашка, отчего бы ей не быть красной, но фактически всем понятно, что это знамя. Или в современной Германии молодые люди соответствующих политических предпочтений выходят в таких характерных темно-темно желтых рубашках, которые формально не являются коричневыми — в каталоге магазина они идут именно как желтые — то есть по закону к ним не может быть претензий, но всем понятно, о чем идет речь. Конечно, в этом есть элемент издевки — фактически все понятно, а формальная отговорка есть.

Те же действия с двойным истолкованием могут совершаться и не в ситуации однозначных запретов — а в ситуации неясности. Как отреагирует публика? Как отреагируют власти? Если никаких резкостей не будет, можно увеличивать ясность, высказываться определеннее.

Поскольку речь идет о юридическом университете, к тем, кто устанавливал доску, возникает ряд юридических вопросов. Вот, например, Серафим, митрополит Ленинградский, расстрелян 11 декабря 1937 года на полигоне НКВД в подмосковном поселке Бутово, по обвинению в «контрреволюционной монархической агитации».

Что юристы университета скажут об этом случае — что это было? Законное наказание государственного преступника — или злодейское убийство невинного человека? Я принадлежу к Церкви, которая прославила владыку Серафима как Священномученика — так что считаю и это, и другие десятки тысяч убийств (на одном только бутовском полигоне) именно злодейскими убийствами. Но хотелось бы услышать мнение именно юристов университета — считают ли они действия НКВД в данном случае образцом в своей юридической практике? Учат ли они этому своих студентов? Считают ли они правильным, законным, юридически оправданным расстреливать людей за «контрреволюционную монархическую агитацию»? Кем, в их глазах, являются прочие новомученики бутовские, их же память Церковь совершает 4-ю субботу по Пасхе — преступниками, законно казненными за свои преступления, или, опять таки, злодейски убитыми невинными людьми? Кем являются прочие новомученики, пострадавшие в годы большевизма — и насколько законно, с точки зрения юристов академии, они были лишены жизни? 

А если говорить не только о христианских мучениках, а просто о множестве советских граждан — больше 20 000 известны нам по именам только на Бутовском Полигоне — насколько, в глазах академии, юридически безупречным было их умерщвление?

Если юристы академии (как и я) считали бы все это беззаконными убийствами, для них, как и для меня, было бы крайней дикостью помещать в своем учебном заведении мемориальную доску, прославляющую правителя, без воли — или, по крайней мере, согласия — которого эти убийства не могли бы произойти. Для людей, профессией которых является справедливость и правосудие, было бы немыслимо устанавливать знак, прославляющий человека, ответственного за массовые беззаконные убийства своих сограждан.

То, что доску все-таки установили, это послание, которое трудно толковать иначе, как провозглашение того, что да, священномученика Серафима и с ним пострадавших расстреляли правильно и законно — во всяком случае, в согласии с теми представлениями о законности и правосудии, которые приняты в Московской государственной юридической академии (МГЮА) им.О.Е.Кутафина. Если юристы академии считают такие мнение о себе несправедливым — что же, им не следует размещать эту доску. Если вы не хотите, чтобы люди получали от вас такое послание — не посылайте его.

Конечно, в интернете можно найти различную апологетику Сталина. Некоторые говорят, что действительно, были казнены в том числе и невинные люди — но это не вина лично Сталина, который просто физически не мог все контролировать. Это могло бы иметь некоторую убедительность, если бы речь шла о единичных случаях — но речь идет, по самой меньшей мере, о сотнях тысяч по стране и, берем для конкретики тот же бутовский полигон — о 20 тысячах 761 человек, известных поименно, которые были расстреляны в августе 1937 — октябре 1938 годов. Что Сталин «не знал» о том, что органы государства  в непосредственной близости от столицы убивают советских граждан тысячами, или не мог этому помешать — это предположение, которое делало бы Сталина не только не великим правителем, но и не правителем вообще. Правитель, у которого это происходит под носом, а он не причем — это какая-то совсем жалкая тряпка, в честь каковой тряпки было бы тоже странно ставить памятные доски. Но мы с вами понимаем, что считать Сталина такой тряпкой было бы глубоко несправедливо. И значит, должны признать, что все это не могло происходить без его ведома и одобрения. Более того, он это одобрение прямым текстом высказывал: «Но есть у нас один орган бдительности, т.к. мы все в процессе работы можем кое-что прозевать. Они за всех нас осуществляют бдительность. Они всегда и всюду должны быть на — чеку. (Аплодисменты. Крики «Ура» и «Да здравствует товарищ Ежов».) Никому на слово, товарищи, верить нельзя, я извиняюсь перед Вами, может быть это неприятно, но это крайне необходимо. (Аплодисменты.)

За органы бдительности во всесоюзном масштабе, за чекистов, за самых малых и больших.

Чекистов у нас имеется десятки тысяч героев, и они ведут свою скромную, полезную работу. За чекистов малых, средних и больших. (Аплодисменты, крики «Ура». «Да здравствует товарищ Ежов».)» (Из речи И.В. Сталина на приеме депутатов Верховного Совета СССР в Кремле. 21 января 1938 г.)

Есть другая линия защиты — мол, действительно, были репрессии, множество невинных людей пострадало, но были и достижения, которые можно поставить ему в заслугу. С юридической точки зрения, это поистине многообещающий подход — подготовленные в соответствии с ним адвокаты смогут сказать  в суде «да, как это установлено вне всяких разумных сомнений, мой подзащитный виновен в тяжких преступлениях. Но нам стоит обратить внимание на его достижения! Давайте, с их учетом, оправдаем его и поставим ему памятную доску!»

Возьмем, например, Михаила Ходорковского. Да, мог бы сказать адвокат — мой подзащитный, определенно, виновен в мошенничестве. Но посмотрите на его достижения — он в сложнейших условиях построил блестящую, высокодоходную нефтяную компанию! Разве эта заслуга не списывает все беззакония, которые он мог совершить по дороге? Он достоин оправдания и мемориальной доски. А его верный помощник Алексей Пичугин действительно совершал убийства — не вопрос, согласен, что это вполне доказано. Что он делал это тайком за спиной Ходорковского — очень вряд ли, но прямых приказов доказать нельзя. Но в любом случае — посмотрите на его достижения! Он помог Михаилу Ходорковскому построить замечательную компанию, которая давала работу многим людям! Там были даже кое-какие благотворительные проекты! Ну разве это не заслуживает оправдания и мемориальной доски?

Эта юридическая логика была бы очень необычной, и если в академии ее придерживаются, об этом стоит знать заранее.

Но скорее всего, как показывает опыт сталинопочитания вообще, речь вообще не о какой-либо логике. Почитание Сталина — это как почитание Секо Асахары, или Джима Джоунса, или Девида Кореша, или Марии Дэви. Что-то, отчасти напоминающее влюбленность, отчасти — религиозный пыл. Я помню, насколько безнадежным делом было заводить с адептами Секо Асахары разговоры о деталях биографии их лидера. Что же, люди имеют право на свою религиозную жизнь — даже если я, как христианин, нахожу ее ложной, абсурдной и губительной для души. В условиях религиозной свободы люди имеют право падши поклоняться Перуну, Кали, Шипе-Тотеку, Сталину, Ким Ир Сену, Макаронному Монстру и вообще кому им будет угодно. Но когда в государственном учреждении, готовящем юристов, открывается артефакт культа Великого Сталина — это не может не вызывать беспокойства. Я не хотел бы вновь увидеть этот культ в качестве государственного. Когда он был государственным в прошлый раз, это имело самые бедственные последствия с юридической, с нравственной, да и с любой точки зрения.