Перейти к основному содержанию

11:34 29.03.2024

Виртуальный музей эпохи социализма

14.01.2013 23:54:50

Зимы тогда были снежными и продолжались бесконечно. С ноября по март я просыпался от жестяного звука: в синей утренней темноте дворники скребли лопатами снег моего детства. Я цеплялся за обрывки сна, понимая, что сейчас придут меня будить. Не открывая глаз, я исследовал пространство дома. В доме пахло теплом крашеных масляной краской батарей, мамиными цветами, сохнущими от перенаселения квартиры, и птичьим кормом, который сыпался на пол из канареечной клетки на родительском подоконнике. А ещё – если на собачий нюх – пахло пятью человеческими существами, делившими между собой обычную «хрущёвку» с низким потолком и маленькими окнами, смотревшими в социализм. Ночью в ней было просторно и даже таинственно, а днём – привычно и тесно. Боком протискиваясь на кухню, мы посменно завтракали и обедали, посменно пили чай, непрочно сидя на колченогих табуретках румынского производства: стулья на кухне не помещались, да и пронести их сквозь игольные уши коридора было непросто.
Моя лежанка стояла враспор между массивным дубовым столом и изящным дамским столиком, за самодельной завесой, которая превращала проходную комнату в «почти изолированную». Каждый вечер тяжёлая бежевая ткань со свистом скользила по струне, отделяя дневное бытие от ночного, обозначая завершение очередного спектакля нашей семейной жизни. Если отец поздно возвращался с работы, он пробирался в родительскую спальню по зыбкому коридору, задевая штору плечом и стараясь ступать потише. Ткань ещё целую минуту волновалась, успокаиваясь. Стоит ли удивляться, что, проведя детство за театральным занавесом, я питаю такое пристрастие к мелодраме?
Теперь нет ничего – ни этого дома, ни этого быта, ни нелепой и отрадной громадности страны, вооружённой ядерным оружием и передовым учением (курам на смех). Нету двух бабушек, вечно выяснявших отношения над моей вихрастой головой. Нет заснеженного переулка, авансом названного улицей, с сугробами, детьми в санках и редкой – раз в три часа – машиной. Замолчал белый репродуктор с единственной программой и единственной регулировкой: громче/тише. C шести утра и до полуночи, от гимна до гимна, он никогда не молчал – даже выключенный до упора, зудел обиженно, сочился дикторскими голосами. Заглянем в холодильник: и там всё другое. Не найти молока в треугольных пирамидках и кефира в стеклянной бутылке с зелёной бескозыркой – «не порежься», автоматически предупреждает мама. Но большой палец помнит, как надавливать в середине крышки, чтобы из-под хищного края проступила, как на губах эпилептика, пузырчатая белая пена…
И, конечно, нет меня – такого, каким я был в родительском доме. Переехав по новому адресу, я оставил в старом жилище детский страх смерти, не потащил во взрослую жизнь тревоги и унижения первой встречи с грубым миром людей. И вместе с ними остались в прошлом нескончаемые болезни, хрипы в лёгких и молоко с мёдом, и зверьки-одноклассники, вечные гонители ребёнка, слишком инакомыслящего даже для спецшколы с продвинутым английским (строгая директриса Евгения Львовна блюла железную дисциплину, но тайно сочувствовала идее эмиграции из СССР).
Но где-то за рамкой условного времени всё это сохранилось, как в музее, и я надеюсь, что, следуя указательным стрелкам, выйду в знакомый двор, в валенках с калошами, в дурацкой шапке, закрывающей уши, с новой пластмассовой лопаткой и варежками на резинке: очень удобно, и так щекотно, как живые, убегают они в рукав, правда, потом их приходится оттуда мучительно доставать. Я отыщу натоптанный проход между двух бараков, построенных пленными немцами всего-то лет за десять до моего рождения: наверное, чужой махорочный дух ещё не до конца выветрился, и звуки губных гармоник витают под трухлявыми потолками, среди кухонного чада и хлопанья дверей. Бараки – охристые, приятного и спокойного европейского колера, но жизнь в них течёт кромешная, с запоями и драками, и детей из этих вороньих гнёзд я опасаюсь. Обойду-ка их по дуге и посмотрю, вытягивая шею, как за пустырём сбавляют ход, рассыпают звонки трамваи 27-го маршрута, идущего к Тимирязевке – и встречного 23-го, который спешит на Беговую.
Я отчётливо помню маленькие хитрости трамвайного завсегдатая: как протаивать пяткой ладони смотровые окошки в заиндевевшем стекле, как ездить зайцем и как жалобить контролёров, когда попался. Я помню хребтом железный скрип колёс на повороте и то, как весь фанерный фонарик трамвая кренился и кряхтел, заворачивая по ослепительно откатанной, незамерзающей рельсовой дуге. Под жёсткими досками неудобных скамеек индевели безжизненные короба неработающих печек, и пар синевато извергался из пасти людей-драконов, превращённых косыгинской лёгкой промышленностью в одинаковые чёрные кули.
Теперь я знаю, что где-то была совсем другая жизнь и другая нищета: там отбирали паспорта, чтобы молодёжь не сбежала в город, там иначе мёрзли и иначе зарабатывали на хлеб и макароны. Но сам я до мозга костей горожанин, до позорных инстинктов – неисправимый столичный совок. Я вырос в серых ущельях улиц, не знавших рекламной пестроты, с тусклыми мигающими фонарями, под серым небом вечной непогоды. Я ходил в школу и ездил в гости мимо гигантских плакатов с румяными рабочими; я рос в изоляции родительской любви и заботы, среди книг и рисунков, но всё равно мне перепадали крупицы понимания и памяти старших, переживших войну и эвакуацию, карточки и чистки. Они радовались добытому куску сыра, пакету гречневой крупы; а коричневая дубинка «сухой колбасы» с сучками жира, сырокопчёная волшебная палочка, превращала любое застолье в праздник.
Зимы исчислялись короткими перебежками от выходных до выходных. Ведь по воскресеньям мы ездили за город на электричке, с лыжами, чьи острые мордочки были спрятаны в сшитые мамой мешки на тесёмках. Оббитые жестью носы лыжных ботинок клацали об железные подножки трамваев и поездов, их кожаные подмётки скользили по пластику пола. У отца за спиной болтался бурый рюкзак, и в нём до поры таился боезапас лучшего в мире пиршества: бутерброды с варёной колбасой на сером хлебе и китайский термос с остывающим кофе. Мы выходили на облизанной ветром потрескавшейся платформе с розовой будкой кассы и ржавым расписанием поездов. Двери вагона с лязганьем закрывались, и электричка, по-рабойничьи свистнув в два пальца, улетала в воронку пурги. Нужно было с риском для жизни спуститься по заледеневшей лесенке, встать на лыжи, потрудиться ногами и руками, далеко ушагать в лес по лоснящейся лыжне, замёрзнуть и устать – и только тогда, на исходе детского терпения, всегда неожиданно, мама втыкала палки, как гарпун, в пушистую спину сугроба, и надевала на их верхушки мокрые, покрытые катышками льда варежки: привал! И вот, не отстёгивая лыж, балансируя на них посреди весёлого белого пространства, под сверкающим на солнце конфетти снежинок с берёзовых ветвей, я получал свой бутерброд и обжигающую губы металлическую крышку от термоса, в которой плескался главный напиток туриста – кофе со сгущенным молоком…
Как же было вкусно! Этого не передать никаким высоким слогом, никакими раблезианскими ужимками. Ни французские рестораны будущего, ни импортные повара ущербных российских миллиардеров так и не создадут ничего равного этими нищими бутербродами, поглощёнными стоя, на обдирающем щёки подмосковном ветру. Благословляю нетопленые воскресные электрички и весёлые компании лыжников, по одному убегавших в лес; всем сердцем тоскую по священной простоте нашего быта и полновесной радости нашего бытия.
В гулком музее Царствия Божия, среди высоких достижений духа, среди картин и икон, мрамора и бронзы есть, надеюсь, и такая экспозиция: «Социализм с человеческим лицом». Должна быть, во всяком случае. Попроситься, что ли, туда смотрителем, пенсионером в униформе, со слезящимися глазами и полным набором баек на все случаи жизни, для экскурсии любого состава и происхождения… Только там я придусь к месту, только там всегда найду, чем занять своё памятливое воображение. Только там, у стендов с личными вещами моей семьи, я хотел бы переворачивать песочные часы вечности, дожидаясь встречи с теми, кого помню и люблю.

Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой:

Другие способы платежа:      

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Простите, это проверка, что вы человек, а не робот.
1 + 19 =
Solve this simple math problem and enter the result. E.g. for 1+3, enter 4.
Рейтинг@Mail.ru Яндекс тИЦКаталог Православное Христианство.Ру Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл № ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: [email protected]

Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь

-
+