Предпоследний судия

Итак, по делу Самодурова и Ерофеева, которые устроили богохульную выставку, вынесен обвинительный приговор; оба деятеля приговорены к денежным штрафам. Авторы богохульных аппликаций претендуют на то, что они "художники", а то, чем занимаются Самодуров и Ерофеев — "искусство". Однако подобная деятельность настолько сильно отличается от того, что в обычном языке называется "искусством", так что, прежде всего, нам необходимо внести терминологическую ясность. Художники - это те, кто используя свое умение обращаться с карандашом, кистью или резцом, создают эстетически значимые произведения. Взять чужую картину, изображающую арест Спасителя, и примонтировать к ней чужую же голову Микки-Мауса - ни в малейшей степени не акт творчества; поэтому нам понадобится какой-то другой термин. Воспользуемся термином "какаторы", позаимствованным из латинского выражения сacatum non est pictum, которое указывает на разницу между рисованием и другим действием, которое рисованием никоим образом не является.

Осуждение какаторов вызвало (и еще вызовет) бурю негодования среди наших либералов, и среди их зарубежных союзников, но на самом деле у нас есть все основания порадоваться мудрости суда. Именно такое решение — обвинительный приговор и штраф, без реального тюремного срока — является наилучшим в данной ситуации.

Именно это необходимо, для того, чтобы защитить общество — даже не чувства верующих людей, а общественный мир как таковой. Кто-то считает, что суд вообще не должен заниматься делом об оскорблении; но это серьезная ошибка, и вот почему.

Государство есть организованный аппарат насилия, предназначенный для того, что насилие минимизировать. Оно создает ситуацию, при которой "последний судия позора и обиды" это все-таки не кинжал, а открытый судебный процесс, который происходит по определенным правилам. Отсутствие судебного преследования — это не отсутствие преследования вообще, это перенесение его в область, где оно не регулируется никакими твердыми правилами и легко выходит из-под всякого контроля. Там где нет судов, там действуют всякие архаические институты типа кровной мести.

Цивилизация — это система правил и запретов, одна из основных задач которых — минимизация конфликтов. Когда Вы, спрашивая дорогу, начинаете со слов "извините, пожалуйста", это не отнюдь бессмысленные слова, хотя Вы пока не нанесли прохожему никаких обид. Это сложившееся веками средство предотвращения конфликтов. Люди уживаются и взаимодействуют друг с другом благодаря тому, что избегают взаимных оскорблений; все вежливые обороты речи — это как раз оборонительные структуры, которые должны отдалять перспективу столкновения.

Цивилизованный человек — это человек, который принимает эти правила как свои. Он не называет матушку оппонента "непочтенной женщиной" не потому, что боится получить по морде (а от представителей более архаических культур — получить кинжал в живот), а потому, что ему это просто не приходит в голову. В случае с деятельностью какаторов мы имеем дело с сознательным разрушением цивилизационных норм — нанесение как можно более тяжкого неспровоцированного оскорбления другим членам общества подается как право, подлежащее защите.

Но требование такого "права" во всех отношениях внутренне противоречиво. Право предполагает определённые ограничения и запреты. Уже право на жизнь предполагает запрет на убийство, право на собственность — запрет на кражу и порчу чужого имущества; "право на свободу самовыражения" предполагает, что другим людям запрещено этому самовыражению препятствовать. Положение дел, при котором одним дозволено наносить тяжкие оскорбления, другим не дозволено им препятствовать, является противоречивым и очень хрупким.

Одна из целей права — предотвращать конфликты, и там, где они все же возникают, предлагать мирные способы их разрешения. "Право провоцировать конфликты путем сознательного нанесения согражданам тяжких оскорблений" есть отрицание самого предназначения права.

Более того, неясно само происхождение такого "права", или, вернее, претензии на право.  Говоря о праве можно апеллировать к двум источникам: непосредственно к Богу — как, например, это делают авторы Декларации независимости США — или к общественному соглашению. Апеллировать к Богу в такой ситуации было бы странно, и это не делается; никакого общественного договора с какаторами, который закреплял бы за ними право наносить тяжкие оскорбления другим людям, не заключалось. Что означает, в таком случае, слово "право" вообще остается неясным.

В ситуации, когда первый рубеж на пути конфликта (личная воспитанность) отсутствует, остаются другие меры защиты общества — где-то это может быть "рассеянная санкция", общественное неодобрение, которого лучше избегать. Но у нас общество в этом отношении ослаблено, и следующей линией обороны оказывается суд - предпоследний судия позора и обиды. Если суд официально провозглашает, что желающие могут плевать гражданам в лицо, причем плеватели находятся под сению закона, люди оплеванные, если плевки им все же не нравятся, ставятся перед необходимостью как-то сами о себе позаботиться. В этой ситуации такой перформанс, как деконструкция инсталляций вручную, осуществленная в свое время группой алтарников, оказывается реакцией просто неизбежной. Плохо в ней только то, что такого рода самодеятельные акции, осуществляемые вне правового поля, легко выходят из-под всякого контроля.

Иногда говорят, что христиане должны проявлять кротость и смирение перед лицом оскорблений. Тут есть одно недоразумение. Христианин должен реагировать кротко на оскорбления, наносимые лично ему — например, если это его изображают с головою Микки-Мауса. Реакция на оскорбление христианских святынь не обязана быть именно такой — и рассчитывать на это не стоит.

Когда некоторая группа людей целенаправленно делает то, что значительная часть членов общества рассматривает как нечто совершенно нестерпимое, определенная реакция неизбежна — вопрос лишь в том, будет ли она развиваться в правовых или в неправовых рамках. Правовые безусловно предпочтительнее.

Если пьяный хулиган осыпает людей на автобусной остановке грубыми оскорблениями, провоцируя драку, возможны только три варианта развития события — 1)хулиган как-то приходит в чувство и прекращает безобразничать 2)его под белы руки уводят те, кому по должности положено унимать хулиганов 3)граждане унимают хулигана самостоятельно. Третий вариант крайне нежелателен, поскольку самодеятельность граждан легко переходит во всякие эксцессы.

И то, что какаторов унимает суд — гораздо, гораздо лучше, чем если бы граждане были принуждены унимать их самостоятельно. Нам могут сказать, что в произведениях какаторов отнюдь нет оскорбления. Это не теоретический вопрос, это вопрос эмпирический; если Вы назовете матушку вашего оппонента непочтенной женщиной, Вы можете — Сюрприз! Сюрприз! - столкнуться с враждебной и даже насильственной реакцией. Если оппонент Вам специально разъяснил, что не считает такое именование своей матушки приемлемым, такая реакция будет практически неизбежной.  Если Вы полагаете такое положение дел свидетельством того, что вот-вот у нас возгорятся Костры Инквизиции, то это, несомненно, глубокое наблюдение; но на реакцию оппонента это никак не повлияет. Жалобы "я всего лишь назвал его матушку непочтенной женщиной, а он, фашист-инквизитор, зверски дал мне пинка" могут звучать совершенно искренне, но со стороны могут производить  странное впечатление — а чего же Вы ожидали?

Интересно, что, скажем, персидские миниатюры с изображением Муххамеда находятся в полной безопасности от актуальных художников, которые отнюдь не пытаются приделать Муххамеду голову Мики-Мауса и публично выставлять это произведение. Это еще одно свидетельство того, что какаторы и их сторонники отнюдь не впали в искреннее безумие, а вполне сознательно лгут — они, на самом деле, превосходно разумеют, что такое оскорбление, каковы границы допустимого самовыражения и где им стоит остановиться. Им в голову не приходит говорить, что невозможность изображать в непочтенном виде Муххамеда есть признак утверждения в нашей стране законов шариата, или что такая невозможность есть знак того, что мусульмане диктуют им, что чувствовать и как рисовать.

Характерный парадокс — громкий и пронзительный крик, что православные есть погромщики и бандиты, инквизиторы, душители, угнетатели и на кострах инквизиции сжигатели, продиктован глубокой уверенностью, что никакое реальное физическое насилие какаторам не грозит — там, где есть смутное подозрение, что может грозить, там персидские миниатюры находятся в полной безопасности.

Если бы суд вынес оправдательный приговор, это бы означало, что государство не берется защищать православные святыни от намеренного оплевания, в то время как святыни другой религиозной общины вполне защищены — как благоразумием самих какаторов, так и государством — очевидно, что  выставка с соответствующе обработанными персидскими миниатюрами была бы прихлопнута властями тут же, еще до какой-либо реакции мусульман.

Фактически, это означало бы дискриминацию, и православные оказались бы людьми второго сорта. Мы оказались бы в ситуации, когда глумиться над Муххамедом нельзя, над Христом — можно сколько угодно. Это побудило бы православных глубоко задуматься над причинами такой дискриминации и о путях ее преодоления. Но, к частью, этого не случилось. Суд принял мудрое решение в интересах всего общества — кроме, понятно, узкого круга революционеров, страшно далеких от народа.