ПРАВОСЛАВНОЕ ВИДЕНИЕ ВОЙНЫ И МИРА.

«Православная беседа» №2, 1998.

ПРАВОСЛАВНОЕ ВИДЕНИЕ ВОЙНЫ И МИРА.

Война и мир — проблема изна­чальная в истории человечества и не имеющая, по-видимому, — в ней конца, поскольку грех, поразивший человека, неистребим в земных услови­ях бытия. Правда, есть вариант ее решения — создание единого всемирного государства. Но не ока­жется ли это хуже самой войны? Исхо­дя из морального уровня современного политического мира и все большей концен­трации информационной, научно-технической, экономической и военной мощи в одном очень узком кругу «суперменов», можно с уверенностью утверждать, что государство, во главе которого ста­нет все та же ничтожная их кучка с неограниченной властью, будет абсолютно тоталитарным. Последствия та­кого нового мирового порядка очевидны — установление всеобщего рабства народов и каждого человека в отдельнос­ти. По христианскому Откровению, это будет царство антихрис­та, который приведет все человечество и саму планету к страш­ной и окончательной гибели. Вероятность такой развязки, судя по многим признакам, сейчас быстро увеличивается.

Но еще остается определенная свобода народов. Хотя, без сомне­ния, пока похоть, алчность и гор­дость (1 Ин. 2,16) — источники всех конфликтов — царствуют в мире, войны в разных видах и по разным поводам будут, к сожалению, про­должать возмущать мир человечес­кий, вновь и вновь порождая страстные споры о том, кто прав, кто виноват, кто агрессор, а кто его жертва.

Что лежит в основе таких вза­имных обвинений? Конечно, в пер­вую очередь эгоизм, грех. Но не последней из причин является от­сутствие ключа к пониманию двух важнейших категорий человеческих отношений — справедливости и насилия. Что они есть? Всегда ли справедливость права, а насилие несправедливо? И существуют ли вообще достаточные критерии для оценки этих реалий человеческой жизни?

Справедливость как чувство правды — одно из наиболее силь­ных и стойких душевных свойств человека. Ее утверждают как закон во взаимоотношениях между людь­ми Божественное Откровение, ес­тественные религии и самые различ­ные, часто противостоящие друг другу идеологии. Ее воспевают древ­ние и новые поэты. Ее провозгла­шают в качестве основы своей дея­тельности все политические, госу­дарственные и общественные лиде­ры. Интуитивно справедливость все­гда воспринимается как нечто по­нятное, должное и всеобще необ­ходимое. Древние мыслители выра­зили эту глубоко сокрытую в духе человека идею классическими афо­ризмами: fiatjustitia, pereat mundus; fiat justitia, mat caelum (пусть свер­шится правосудие, хотя бы погиб мир; пусть свершится правосудие, хотя бы обрушилось небо).

И, тем не менее, справедливость ускользает от узких рамок челове­ческих определений. Ее понимание не имеет того однозначного смысла, который мог бы стать надеж­ным критерием в оценке любой кон­фликтной ситуации. Даже «золотое» правило морали: «Не делай друго­му того, чего не желаешь себе» — далеко не покрывает всего про­странства сложных межчеловечес­ких отношений. Справедливость тре­бует возмездия обидчику, в то вре­мя как мера этого возмездия боль­шей частью «справедливо» не оп­ределима и к тому же всегда со­пряжена с насилием. Но не нару­шается ли в таком случае сама спра­ведливость? Так проблема справед­ливости показывает свою оборот­ную сторону, с которой она, как правило, неразлучна и неразрывна, — проблему насилия.

Возможно ли справедливое на­силие?

Библия по этому вопросу гово­рит достаточно определенно. Не ка­саясь книг Ветхого Завета, откуда можно было бы привести множество примеров насильственных действий, санкционированных авторитетом Самого Бога, можно вспомнить то место евангельского повествования, где говорится об изгнании Иисусом Христом с бичом в руках торгашей из Иерусалимского храма (Ин. 2,13— 15; Мк. 11, 15—16).

Примечателен также и ответ Иоанна Крестителя, данный воинам, пришедшим креститься от него и спрашивавшим его: «А нам что де­лать?» Он, «больший» «из рожден­ных женами» (Мф. 11, 11), не прика­зал им бросить оружие и оставить армию, но повелел лишь: «Никого не обижайте, не клевещите, и до­вольствуйтесь своим жалованьем» (Лк. 3,14).

Исходя из многочисленных фак­тов ветхозаветной истории и при­веденных евангельских примеров, не говоря уже о Священном Пре­дании Церкви, можно с полной оп­ределенностью утверждать, что не все насильственные действия сле­дует классифицировать как безус­ловно несправедливые, греховные. Возможно и справедливое насилие, но в том случае, когда в нем при­сутствует некий определенный эле­мент.

Какое же применение силы к другому человеку можно и должно считать справедливым с христианс­кой точки зрения?

По Евангелию, любовь — основ­ной принцип праведной жизни и пра­вильного, то есть справедливого, отношения к каждому человеку. Хорошо известны слова апостола Павла о любви:

Если я говорю языками челове­ческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосерд­ствует, любовь не завидует, лю­бовь не превозносится, не гордит­ся, не бесчинствует, не ищет сво­его, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине... (1 Кор. 13, 1—6).

Один из святых, Исаак Сирин (VII в.), будучи спрошен. «И что та­кое сердце милующее?», — отве­чал: «Возгорение сердца у челове­ка о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от вели­кой и сильной жалости, объемлю­щей сердце. И от великого терпе­ния умаляется сердце его, и не мо­жет он вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или ма­лой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами прино­сит молитву, чтобы сохранились и очистились...

Достигших же совершенства при­знак таков: если десятикратно в день преданы будут на сожжение за любовь к людям, не удовлетво­ряются сим...» (Св. Исаак Сирин. Слово 48-е. — Сергиев Посад, 1911, с. 205-206,207).

Из приведенных высказываний становится очевидным, что по хри­стианскому учению только любовь праведна пред Богом, без нее лю­бое, самое добродетельное по че­ловеческим меркам деяние есть "ничто, медь звенящая или кимвал звучащий". Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненави­дит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Кото­рого не видит? (1 Ин. 4, 20). Вся­кий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знае­те, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей (1 Ин. 3, 15). Потому тот лишь поступок по отношению к другому человеку является правед­ным, в котором присутствует лю­бовь. Мера любви есть мера пра­ведности — вот христианский кри­терий справедливости! О какой любви идет речь? Осо­бенность христианской любви зак­лючается в том, что даже самое сильное ее чувство не ослепляет разум и не подавляет волю челове­ка, как это обычно имеет место в любви естественной. Христианская любовь не подчинена страстям, сво­бодна от них, поэтому она сохраня­ет в человеке разумность и целе­направленность действий. И эта цель — не удовлетворение похотей, не свобода греха, но максимальная польза, в первую очередь польза духовная. Поскольку же человек предназначен к вечной жизни и не­минуемо, много скорее, чем он ду­мает, вступит в нее, то и вся его деятельность и сама жизнь должны оцениваться с точки зрения вечнос­ти, достижения спасения.

Потому нередко могут быть си­туации, когда движимый именно этой любовью вынужден применять силу и причинять даже страдания человеку ради его же блага и блага других. (Может быть, самым тяже­лым для человека любви и являет­ся необходимость насилия.) Сам Христос с гневом опрокинул столы меновщиков денег в храме и бичом изгнал из него торгующих! Но что при этом совершалось в Его душе, по какой причине Он поступил так? Конечно, не потому, что желал зла бесчинствующим, а затем, чтобы у самих виновных пробудить совесть и тем научить их добру.

Напротив, ненависть и все выте­кающие из нее действия в принци­пе несправедливы, хотя бы и имели для себя все формальные оправда­ния. Нельзя ненавидеть даже пре­ступника, даже, как говорит св. Иса­ак Сирин, врагов истины, посколь­ку ненависть всегда, как бумеранг, поражает в первую очередь сердце самого ненавидящего и умножает зло в человеческом обществе.

Поэтому в православном пони­мании не формальная справедли­вость есть добро и не само по себе применение силы, насилие, есть зло, но добрым или злым является со­стояние сердца и ума человека — этих основных движущих сил всех человеческих деяний. Отсюда в выс­шей степени важно, чтобы во всех жизненных ситуациях, связанных с необходимостью применения силы, сердце человека не оказалось во власти той злобы, которая соеди­няет его с духами зла и делает по­добным им. Лишь победа над злом в своей душе открывает человеку возможность справедливого приме­нения силы к другим людям.

Этот взгляд, утверждая в отно­шениях между людьми примат любви, столь же решительно, как ви­дим, отвергает и идею непротивле­ния злу силою, которую пропове­довал, например. Лев Толстой. Нравственный христианский закон запрещает не борьбу со злом, не применение силы по отношению к злодею и даже, в качестве край­ней меры, лишение его жизни, но осуждает злобу сердца человечес­кого и желание именно зла кому бы то ни было.

Здесь естественно встает пробле­ма соотнесения личного и обще­ственного блага. Она в данном кон­тексте решается исходя из право­славного понимания Церкви как идеального человеческого Организ­ма, созданного Господом Иисусом Христом.

Все человечество — это также организм, хотя и больной, а не об­щество, понимаемое как совокуп­ность независимых личностей, объе­диненных лишь различными струк­турами и внешними связями в силу объективной необходимости совме­стного существования. Основным же законом жизни организма и всех его органов является любовь всех к каждому и каждого ко всем и стра­дание всех за каждого и каждого за всех. Об этом очень ярко пишет св. апостол Павел:

Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, состав­ляют одно тело, — так и Хрис­тос. ... Тело же не из одного чле­на, но из многих... А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз ска­зать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны...

Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним ра­дуются все члены. И вы — тело Христово, а порознь — члены (1 Кор. 12,13-27).

В организме нет проблемы «лич­ного» и «общественного». В нем все едино. И лишь в случае омертве­ния отдельного члена он отсекает его. Но поскольку этот отдельный член именно мертв, это происходит без какого-либо ущерба для него! В этом — закон и благо жизни орга­низма и всех членов. Такое деяние совершает Церковь как организм Христов с омертвевшими своими членами, впадшими в состояние ожесточения, развращения, своеверия. Тот же процесс, естествен и для человеческого общества: омертвев­ший, преступный, неспособный к исцелению в естественной органи­ческой среде член оно ставит в особые условия, частично или полнос­тью отсекает от себя и в качестве крайней меры ампутирует его. Всю­ду просматривается один и тот же ключ в понимании справедливости и насилия — закон любви.

Этот закон сам по себе едва ли может быть отвергнут. Но его при­менение, конечно, обусловлено нор­мами понимания «жизни» и «смер­ти», которые устанавливаются в каждом человеческом обществе от­дельно, исходя из его духовного и морального состояния.

Из такого понимания справедли­вости и насилия очевидной стано­вится и христианская оценка войны и мира как таковых.

Агрессивная война (неважно ка­кая: «горячая», «холодная», полити­ческая, экономическая, культурная и т. д.), внутренним источником и движущей силой которой всегда являются ненависть, алчность, гор­дыня и прочие страсти ада, есте­ственно и безусловно заслуживает всяческого осуждения и всемерного противодействия. Однако и борьба с подобным врагом будет лишь в той мере святым подвигом, принятым Богом, в какой сердце защитников останется непричастным злобе и страстям самого агрессора.

Одним из явных признаков, по которому уже можно судить о пра­ведности или несправедливости во­юющих, являются их методы веде­ния войны и особенно их отноше­ние к пленным, мирному населению противника, к детям, женщинам, ста­рикам. Ибо всем понятно, что даже защищаясь от нападения, то есть ведя, как кажется, войну вполне справедливую, можно в то же вре­мя творить всякое зло и в силу это­го по своему духовному и мораль­ному состоянию оказаться не выше захватчика. Справедливая война ве­дется с гневом (есть гнев правед­ный!), но не со злобою, алчностью, похотью (1 Ин. 2,16) и прочими по­рождениями ада. И потому наибо­лее точную ее оценку как подвига или, напротив, разбоя можно сде­лать лишь исходя из анализа нрав­ственного состояния народа и армии.

Таким образом, можно видеть, что одни формальные признаки не всегда бывают достаточны для оцен­ки конкретной войны по существу, и потому не всегда легко и просто отличить праведного от виновного. Есть, оказывается, более ответствен­ный и совершенный критерий — внутренний, духовный, большей ча­стью скрытый от поверхностных взоров человеческих, но не от со­вести и Бога, и он для каждого ве­рующего человека неизмеримо выше всех прочих оценок. Этот же критерий приложим и к проблеме мира и миротворчества.

Нельзя безотносительно к тем побуждениям, из которых происте­кает желание мира, судить о его ценности.

Без мира нет земного счастья. Это все прекрасно понимают, осо­бенно те, для которых, кроме про­блематичного земного благополу­чия, счастья, нет ни иной жизни, ни надежды. Поэтому можно искать мира и только ради этого благопо­лучия, ради наслаждений, свободы греха, то есть искать по причинам прямо богопротивным. Нет сомне­ний, что он был в высшей степени желанным для предпотопных людей или развращенных содомлян, оста­ется таковым и для идолопоклон­ников всех времен и народов, в том числе и современных. Но какие страшные слова произносит Бог перед потопом!

Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками (сими), потому что они плоть... И увидел Господь (Бог), что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое вре­мя... И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, «которых Я сотворил... (Быт. 6; 3,а,7).

Совершенно иначе смотрит на ценность мира и на те стимулы, ко­торыми должен руководствоваться христианин в своем стремлении к миру. Православие.

Во-первых, мир для него ценен не сам по себе, но как такое состо­яние человеческих отношений, ко­торое содержит в себе меньшие, по сравнению с войной, объективные предпосылки для развития наибо­лее грубых страстей: ненависти, же­стокости, грабительства, насилия и т.п.—то есть всего того, что осо­бенно калечит душу и тело челове­ка, обезображивает его, приносит ему смерть духовную и телесную. Мир в то же время является благо­приятной атмосферой, в которой возможны правильная духовная жизнь и достижение того внутрен­него мира, который, по слову апос­тола Павла, превыше всякого ума (Флп. 4, 7) и приносит человеку веч­ное неотъемлемое благо.

Во-вторых, в самом миротворче­стве христианское сознание видит не средство для достижения одного из важнейших условий земного благо­денствия, которое в любом случае скоропреходяще и неминуемо отни­мется смертью у каждого из людей, но, прежде всего исполнение запо­веди Христовой (Мф. 5, 9) о любви ко всем людям (Мф. 5, 43).