Православие, кино, православное кино

Выдающийся христианский писатель и церковный деятель Джон Генри Ньюмен, так отвечал на вопрос, существует ли некая «специальная» христианская литература: «Если литература избирает своим предметом человеческую природу, то христианской литературы быть не может. Попытка получить от грешного человека безгрешную литературу ведет к путанице понятий». Прибавьте к этим словам полтораста лет и замените в них «литературу» на «кинематограф» - получим точное отображение современно культурной ситуации. Порожденное благими мотивами желание верующей интеллигенции снимать кино о вечных ценностях, о вере, о церковной жизни привело к появлению своеобразного под-жанра «православное кино». В результате у значительной части верующих сформировалось убеждение, что хорошей с точки зрения православного человека может быть лишь та кинолента, в которой христианские смыслы, образы и модели поведения акцентированы и однозначны.

Такой взгляд не только отсекает от современного православного значительный пласт мирового кинематографа, поднимающего непреходящие и актуальные для каждого поколения вопросы и проблемы, но и искусственно заужает мысленный и творческий горизонт верующего человека. Чтобы сердце верующего стало той самой плодородной почвой из притчи Спасителя о сеятеле, что принесет многократный плод, его нужно сначала вспахать, дабы оно не осталось утрамбованным пластом, неспособным принять в себя семена Благой Вести. Человек XXI века в количественной массе своей слишком задушен обступающими со всех сторон терниями ложных идеалов, жизненных целей и смешением представлений о добре и зле, возможном и недопустимом, священном и кощунственном. То, что еще несколько поколений тому назад однозначно воспринималась как белое и черное, в наши дни или сменило цвет на противоположный или вовсе лишилось окраски, превратившись в мутную серую воду, из которой можно выловить что угодно. Засоренный ум и очерствевшее сердце – в таком состоянии пытаться воспринять Евангелие бессмысленно. Расчистить мозги и вспахать сердце, прежде чем сеять в них единственно возможное «разумное, доброе, вечное» - эту задачу должно взять на себя искусство. В реалиях сегодняшней массовой культуры это именно кино.

Глубоко убежден, что при требующих чрезвычайной искусности и деликатности попытках прививать интерес к духовным вопросам и красоте христианских ценностей юному поколению необходимо если не отказаться вовсе, то повременить с навязыванием «профессионального православного кино». Опыт показывает, что у молодых душ такие попытки вызывают бурное и решительное отторжение – не велика беда, что самих этих произведений, куда хуже, что и самого христианства и проповедуемых им смыслов. Основных причин тому две. Во-первых, острая реакция на слишком настойчивое вмешательство во внутренний мир подростка или юноши, неприкрытое стремление навязать ему уже готовый духовный продукт, не предусматривающий его личного осмысления, прочувствования, фильтрации через собственный опыт столкновения с трагичной стороной действительности. Не забудем и о возрастных психологических особенностях: крайне подозрительное отношение к внешним авторитетам, обостренное чувство самостоятельности во всем, включая выбор художественных и моральных ориентиров.

Во-вторых, не слишком высокий художественный, или креативный, уровень подчеркнуто православных фильмов. Когда в искусстве нечто, имеющее даже благородный и глубокий характер, становится формальным производственным признаком, это приводит к очевидной фальшивости, казенности. Юная душа может не обладать большими теоретическими познаниями в искусстве, но фальшь она чувствует даже острее души, умудренной опытом и знаниями. Кинематограф лишь там поднимается на высоту искусства, где чувствует человеческую боль и выражает порожденные ею вопросы, в отдельных случаях вырастая далее, до проповеди, и приоткрывая ответы. Если вопросы не задаются, а преподносятся лишь готовые ответы, то перед нами не искусство и уж тем более не проповедь, а пропаганда. Увы, немалая доля нынешнего «православного кинематографа» создано по канонам пропаганды, что и отвращает зрителя от него и от Православия.

Это не означает, будто любая кинокартина, рассказывающая о жизни в православной системе координат, автоматически лишается статуса произведения искусства – всем известны примеры пронзительных и не оставляющих равнодушными фильмов. Но чтобы не оставаться заложниками их малочисленности и не провоцировать молодежную аудиторию, которую и намереваемся посредством кинематографа повернуть лицом к вере, на заведомо негативное восприятие, предлагаю обратить внимание на мировое кино, не имеющее плакатных христианских признаков, но разворачивающее перед зрителем насущные духовные проблемы и нравственные примеры.

Начать же по собственному произволу и личным пристрастиям хочу с картины японского режиссера Ёдзи Ямады «Сумеречный самурай» (2002).

Прочитав в свое время о жизни и миссионерских трудах святителя Николая Японского, я задумался о невосприимчивости жителей страны Восходящего Солнца к проповеди православия, об относительной малочисленности японских православных – и ощутил ее как особенно острую несправедливость, историческую трагедию и нелепое недоразумение. Мне казалось, что национальный самурайский менталитет, в течении столетий выплавившийся из смеси синтоизма, буддизма и воинского духа, должен был явиться настоящей золотой жилой для всемирной проповеди Православия. Жилой, до которой трудно добраться, продираясь сквозь толстые слои горных пород, но сулящей большие богатства. Читавший самурайский кодекс бусидо согласится, что в нём неожиданно много схожего с христианством и с монашеством в частности. Знакомство с темой помогло понять объективные причины, отчего Япония не стала православной если не в большинстве своем, то в заметной части. Высокий культурный уровень национального язычества, через толщи и хитроумные лабиринты которого слову о Христе пробиваться к людям на порядок тяжелее, чем через детское, глубиной по щиколотку, язычество наших предков тысячелетней давности. Военно-политическое противостояние России и Японии, возникшее в конце позапрошлого столетия и в начале XX века достигшее своей острейшей точки: а Православие закономерно воспринималось как «религия русских», следовательно, как идеологическая диверсия врага. Недостаточное миссионерское усердие со стороны Русской Церкви. Невероятная сложность проповеди в Японии, требующей огромных усилий по овладению языком и погружению в культуру и бытовые традиции народа, привела к ситуации, которую с горечью, иногда срывавшуюся в отчаяние, описывал в своих дневниках святитель Николай – он был один, совершенно один православный проповедник на многомиллионную страну.

Признав умом закономерность пребывания Японии вне числа православных стран, сердцу все же приказать не смог. Не покидало сожаление о том, что народ с идеалами столь родственными христианским нравственным ценностям и модели поведения не принял Христа за исключением тех редких драгоценных душ, что составили Японскую Православную Церковь. И после просмотра фильма «Сумеречный самурай» сожаление это стало оформившимся и личностным, подобно тому, как более конкретным становится сочувствие попавшим в беду, когда непосредственно знакомишься с кем-нибудь из них. «Сумеречный самурай» это рассказ о человеке, ведущем христианскую жизнь в нехристианской стране и не подозревающем о своей праведности. Этот фильм – учебник христианских добродетелей.

Главный его герой – бедный самурай Сэйбэй Игути, живущий в Японии середины XIX века, накануне революции Мэйдзи. Человек, находящейся на краю нищеты, воспитывающий после смерти жены двух маленьких дочерей и присматривающий за дряхлой, выжившей из ума матерью, внешне ничем не напоминает привычный образ самурая, что привычен. Самурай должен либо беззаветно служить господину, либо, не имея такового, стать ронином, авантюристом с мечом у пояса и готовностью продать навыки щедрому заказчику или вовсе превратиться в бандита с большой или с малой дороги. Так действительно было в середине позапрошлого века, когда Япония была наводнена бродячими ронинами. Сэйбэй выбрал другой путь: пожертвовал собой ради близких. Подлинное самопожертвование мужчины проявляется не только в готовности умереть за семью, но и в готовности работать ради нее не покладая рук, не жалея сил, времени, сна, здоровья. Заниматься позорным для самурая сельскохозяйственным трудом в свободное от «основных должностных обязанностей», вечерами и ночами мастеря клетки на продажу для птиц. Приучать дочерей к трудолюбию, поощряя в них тягу к знаниям в те времена, когда считалось, что с женщины достаточно простейшей грамоты. Искренне исповедовать рыцарское отношение к женщине, не только на всю жизнь сохраняя в душе первую любовь, но и не желая обрекать любимую женщину на совместную жизнь в нищете.

Проступающее через эти и другие достоинства смирение Сэйбэя не отменяет его воинских качеств. Перед нами не забитость, что рождается от бессилия, но смирение, что происходит от настоящей, не показной силы. Игути, тайком продавший меч, чтобы организовать похороны жены, искусный фехтовальщик. Он не ищет конфликтов, но когда они неизбежны, вступает в них без кровожадности, стремясь не лишить противника жизни и не унизить его, а прекратить противостояние наиболее быстрым способом. Лишь заведомо предвзятый человек не признает за Сэйбэем Игути добродетелей, делающих честь достигающих праведности настоящему христианину. Что возникает в человеке раньше, смирение на основе добродетелей или добродетели, произрастающие из смирения, пускай уж обдумывает каждый зритель. Главное и ценное, что картина говорит о нерасторжимости этих двух явлений духовной и практической жизни.

Разумеется, ни режиссер фильма «Сумеречный самурай» Ёдзи Ямада, ни писатель Сюхэй Фудзисава, по роману которого поставлена лента, не задавались целью изображать японского нечаянного христианина. Ямаду сюжет вдохновил как пример чистого самурайского духа – но произведения нередко обретают более глубокий смысл, нежели разумение автора. Перед нами вызывающий по-родственному тёплую симпатию человек, исполнивший самурайский кодекс бусидо если не по всей букве, то по духу и на этом пути дошедший до той ступени, за которой остаётся возможным только христианство. Это совсем непросто в современном мире, где сотни дорог ведут в никуда, узнать о таком пути…

От редактора: Прочтя эту умную статью с тонким разбором достоинств и недостатков нашего "православного кино", был приятно порадован многими талантливыми и не только документальными, но и художественными фильмамиФестиваля "Радонеж". Кажется все пожелания автора удовлетворит фильм-событие фестиваля  "Иерей-сан", в котором так достоверно и убедительно сыграл православного священника-японца Кэри-Хираюки Такагава. И еще более стало радостно на душе, когда узнал, что этот выдающийся японский актер принял Православие.