О ИНДИВИДУАЛЬНОМ РЕЛИГИОЗНОМ ОТКРОВЕНИИ

Осипов А. И., профессор МДА

«Свет Православия», 1995

О ИНДИВИДУАЛЬНОМ РЕЛИГИОЗНОМ ОТКРОВЕНИИ

Сложным и тонким вопросом является выясне­ние признаков истинности ин­дивидуального откровения. Этот вопрос чрезвы­чайно важен, поскольку касается существа духов­ной жизни, и вхождение в духовный мир всегда сопряжено с огромным риском: кто не дверью в него входит, подвергается участи вора и разбой­ника (Ин.10,1). Любопытство, несерьезность, мечтательность в этой области подобны воро­вскому проникновению в колбу со смертоносны­ми бактериями. Хорошо известно, например, что, как правило, активно занимающиеся спиритизмом или кончают жизнь самоубийством, или пол­ностью расстраивают свою психику. К этому же приводят человека и все прочие виды оккультиз­ма. Незаконное проникновение в мир духов страшно. Оно непременно порождает лжеоткро­вения, которые увлекают и губят духовно и телесно людей неопытных, незнакомых с основа­ми духовной жизни, со Священным Преданием Церкви. Из последних ярких примеров подобных “откровений”  можно указать на прорицания, исходящие из т.н. “Богородичного центра” или “белых братьев”, фантастический произвол кото­рых в интерпретации христианства достаточно красноречиво свидетельствует о природе досто­инств этих “откровений” (см., напр.; ЖМП. 1992. N 6 “О лжеучениях...”).

Что же является необходимым, по православ­ному учению, условием для “различения духов”? Ответ на этот вопрос основательно и точно дан, например, в статье святителя Игнатия “Слово о чувственном и о духовном видении духов”. Здесь укажем лишь на самое существенное в данном вопросе.

Общим условием законного вхождения в духовный мир и получения истинного знания (откровения) о нем является правильная (праведная) духовная жизнь, предполагаю­щая знание основ православной веры, при­нципов ее духовной жизни.

По удостоверению Священного Писания и учению Церкви, главнейшим условием и призна­ком правильного духовного устроения человека является наличие в его душе чувства покаяния, сокрушения сердца, из которых проистекает важ­нейшее в духовной жизни — смирение. В Еван­гелии оно именуется нищетой духовной (Мф. 5,3), под чем подразумевается осознание со­бственного безсилия в борьбе со страстями, видение гибельности своего настоящего духовно­го состояния. Эта духовная нищета и является той единственно прочной основой, на которой лишь возможно получение человеком истинного откровения, указывающего путь вхождения в Царство Самого Бога. Ибо откровения Господь дает человеку не для удовлетворения любопытства праздного ума и пустого сердца, но в целях его спасения и духовного совершенствования. Поэто­му святитель Игнатий и писал, что “первое духовное видение есть видение своих согреше­ний, доселе прикрывавшихся забвением и неве­дением”.

“Зрение недостатков наших, — писал он же, — вот безопасное видение! Зрение паде­ния и искупления нашего — вот нужнейшее видение”.

“Все святые признавали себя недостой­ными Бога: этим являли они и свое достоин­ство, состоящее в смирение”.

Сам характер откровений имеет значение в определении их истинности. Ибо, если до падения человек был способен к непосредственному видению духов и общению с ними, то в настоящем его состоянии их явления возможны ему лишь по особому усмотрению Божию и во время крайней нужды, с целью исправления и спасения человека. “Только совершеннейшим христианам, — пишет святитель Игнатий, — преимущественно из иноков, сподобившимся прозреть душевными очами, был открыт мир духов: но таких христиан и в самые цветущие времена иночества было очень мало, по свидетельству преподобного Макария Великого”.

“Свойство всех видений, посылаемых Богом, — замечает святой Иоанн Лествичник, — заключается в том, что они приносят душе смирение и умиление, исполняют ее страха Божия, сознания своих греховностей и ничтожества. Напротив, видения, в кото­рые мы вторгаемся произвольно, в противность воле Божией, вводят нас в высокоумие, в самомнение, доставляют радость, которая не что иное, как непонимание нами удовлетворение наших тщеславия и самомнения”.

Все святые отцы и подвижники, опытные в духовной жизни, решительно и строго предупреждают христианина от впадения в т.н. прелесть, то есть в духовный самообман, при котором человек свои нервно-психические, а часто и бесовские возбуждения и порождаемые или лжевидения и лжеоткровения принимает за действие благодати Божией, за истину.

По какой причине человек может впасть в прелесть? Отцы отвечают, что “все виды бесовской прелести, которым подвергается подвижник молитвы, возника­ют из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось источником, душою, целью молитвы”.

Преподобный Исаак Сирии указывает и на другую важную причину. Это — искание, ожидание благодатных ощущений, видений и прочего. Указав на слова Спасителя: “Не приидет Царствие Божие с соблюдением” (Лк.17,20), т.е. приметным образом, этот великий настав­ник монашества говорит, “чего же ищем с соблюдением, разумею Божии высокие дарования, то не одобряется Церковью Божиею: и приемшие это приобретали себе гордость и падение. И это не признак того, что человек любит Бога, но душевная болезнь”.

Святитель Игнатий, продолжая мысль преп. Исаака, писал: “Все самообольщенные считали себя до­стойными Бога; этим явили объявшую их душу гордость и бесовскую прелесть. Иные из них приняли бесов, представших им в виде ангелов, и последовали им; другим являлись бесы в своем собственном виде и представлялись побежденными их молитвою, чем вводили их в высокоумие; иные возбуждали свое воображение, разгорячали кровь, производили в себе движения нервные, принимали это за благодатное наслаждение и впадали в самообольщение, в совершен­ное омрачение, причисnились по духу своему к духам отверженным ”.

 Преп. Григорий Синаит (XIV в.) напоминает “пре­лесть, говорят, в двух видах является, или лучше находит... в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... первый образ прелести от мечтаний. Второй образ прелести... начало свое имеет... в сладострастии, рождаю­щемся от естественного похотения. В сем состоянии превышенный берется пророчествовать, дает лож­ные предсказания... Бес непотребства, омрачив ум их сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтатель­но представляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица.” Таким образом скрытая, а иногда и явная гордость, соединенная обычно с воображением себе Бога, святых, не к обожению, но к самообожесгвлению, то есть величайшему самообману, окончательной гибели.

Очень яркие примеры прельщений можно привести из римо-католической мистики. Сначала пример первого вида прелести.

Так, отец ее Франциск Ассизский “смирен­но” говорит о себе: “Я не сознаю за собой никакого прегрешения, которое не искупил бы исповедью и покаянием”. Однажды Франциск долго молился (чрезвычайно показателен при этом предмет молитвы) “о двух милостях”: “Первая — это, чтобы я... мог... пережить все те страдания, которые, Ты, Сладчайший Иисусе, испытал в Твоих мучительных страстях. И вто­рая милость... это, чтобы... я мог почувство­вать... ту неограниченную любовь, которою горел Ты, Сын Божий.” (Чувства не своей греховности и несовершенства беспокоили Франциска, а от­кровенных претензий на равенство со Христом!) Во время этой молитвы Франциск почувствовал себя совершенно “превращенным в Иисуса”, которого он тут же увидел в образе шестикрыло­го серафима. После этого видения у Франциска появились болезненные кровоточивые раны (стигмы) — следы страданий Иисусовых. Пред­смертными словами его были: “Я исполнил то, что должен был исполнить”.

Для сравнения приведем тот же предсмертный момент из жизни преп. Сисоя Великого (V в.) “Окруженный в момент своей смерти бра­тией, в ту минуту, когда он как бы беседовал с невидимыми лицами, Сисой на вопрос братии: “Отче, скажи нам, с кем ты ведешь беседу?” — отвечал: “Это ангелы пришли взять меня, но я молюсь им, чтобы они оставили меня на короткое время, чтобы покаяться.” Когда же на это братия, зная, что Сисой совершен в добродетелях, возра­зила ему: “Тебе нет нужды в покаянии, отче”, — то Сисой ответил так: “Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покая­ния моего”. Это глубокое понимание своего несовершенства является главной отличительной чертой всех истинных святых.

Второй вид прелести, из указанных св. Григо­рием Синаитом, проиллюстрируем выдержками  из “откровений блаженной Анжелы” (+1309 г.).

“Дух Святой говорит ей: “Дочь Моя, сладостная Моя... очень я люблю тебя” (с.95): “Был Я с апостолами, и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты” (с.96). И такое открывает сама Анжела: “Вижу я во мраке Святую Троицу, и в самой Троице, которую вижу я во мраке, кажется мне, что стою я и пребываю в середине Ее” (с. 117). Свое отношение к Иисусу Христу она выражает, например, в таких словах: “могла я всю себя ввести внутрь Иисуса Христа” (с.176). Или: “Я же от сладости Его и от скорби об отшествии Его кричала и хотела умереть (с. 101) — кричала она так и при этом начинала в ярости бить себя, что монахини вынуждены были часто уносить ее из костела (83).”

Резкую, но, по существу, совершенно верную оценку “откровений” Анжелы дает А.Ф.Лосев. Он пишет, в частности: “Со6лазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что “Святой Дух” является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: “Дочь Моя, сладостная Моя, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня”. Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений. А возлюбленный все является и является и все больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем...”

Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвиж­ничеству, как не эти постоянные кощунственные заяв­ления: “Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена, — эти страстные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его тела, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т.д. и т.п.? В довершение всего Христос обнимает Анжелу рукою, которой пригвожде­на ко Кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: “Иногда от теснейшего этого объ­ятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и озарение рассказать невозможно. Ведь так они велики, что иногда не могла стоять на ногах, но лежала и отнимался у меня язык... И лежала я, и отнялись у меня язык и члены тела”.

Не менее показательны и “откровения” другой великой католической святой. “Учитель Церкви” Тереза Авильская восклицает перед смертью: “О, Бог мой, супруг мой, наконец-то я Тебя увижу!” Этот в высшей степени странный возглас не случаен. Он — закономерное следствие всего “духовного” подвига Терезы, существо которого открывается хотя бы в следующем факте.

 После многочисленных своих явлений “Христос” говорит Терезе: “С этого дня ты будешь супругой Моей... Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг”. “Господи, или страдать с Тобой, или умереть за Тебя!” — молится Тереза и падает в изнеможении под этими ласками, закатывает глаза, дышит все чаще и по всему телу ее пробегает содрогание. Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина, — пишет Мережковский, — увидела ее в ту минуту, то поняла бы..., что все это значит, и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины; а если бы и в колдовстве была эта женщина опытна, то подумала бы, что с Терезой вместо мужчины тот нечистый дух, который колдуны и ведьмы называют “инкубом”. “Душу зовет возлюб­ленный таким пронзительным свистом, что нельзя этого не услышать, — вспоминает Тереза. — Этот зов действует на душу так, что она изнемогает от желания. Не случайно американский психолог начала нашего века Вильям Джемс, оценивая ее мистический опыт, писал, что “се представления о религии своди­лись, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его божест­вом”.

На методическом развитии воображения основыва­ется мистический опыт одного из столпов католической мистики, родоначальника ордена иезуитов Игнатия Лойолы. Его книга “Духовные упражнения”, при которой, по его словам, “даже Евангелие становится излишним”, пользуется большим авторитетом в като­личестве. Она в то же время представляет собой еще одну яркую иллюстрацию глубокой поврежденности понимания духовной жизни в римо-католицизме. Вооб­ражение Распятого Христа, попытка проникнуть в мир Его чувств и страданий, мысленные беседы с Распятым и т.д. — все это принципиально противоречит основам духовного подвига, как он дан в опыте жизни святых Вселенской Церкви, и приводит к полному духовному и душевному расстройству подвижника, а, отсюда и к каким угодно “откровениям”.

Вот несколько кратких выдержек из “Духовных упражнений”. Так, созерцание “Первого дня вопло­щения Бога Слова” состоит из нескольких прелюдий. Первая прелюдия заключается в том, “чтобы предста­вить себе, как будто это было перед глазами, весь исторический ход мистерии воплощения, — а именно, как три Божественные лица Святой Троицы взирают на эту землю... как Троица Святая, тронутая сострада­нием, решает ниспослать Слово... как... архангел Гаври­ил явился посланником к блаженной Деве Марии”.

Вторая прелюдия состоит “в живом воображении местности..., где живет Святая Дева”.

Третья прелюдия — “это мольба о познании мною... тайны воплощения Слова...”

И еще пример созерцания беседы со Христом. “Эта беседа, — наставляет Лойола, — совершается тогда, когда человек вообразит перед собой Иисуса Христа Распятого на кресте...”. “Устремивши, таким образом, взор на Иисуса Распятого, я скажу Ему все, что подскажут мне мой ум и мое сердце... Настоящую беседу можно сравнить с беседою двух друзей...”

Авторитетный сборник аскетических писаний древней Церкви “Добротолюбие” решительно запрещает, однако, такового рода “духовные упражнения”. Вот несколько высказываний оттуда.

Преп. Нил Синайский (^ 450 г.) предупреждает: “Не желай видеть чувственно Ангелов или Силы, или Христа, чтоб с ума не сойти, приняв волка за пастыря, и поклонившись врагам-демо­нам”.

Преп. Симеон Новый Богослов (XI в.), рассуждая о тех, кто на молитве “воображает блага небесные, чина ангелов и обители святых”, прямо говорит, что “это сеть знак прелести”. “На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное”.

Григорий Синаит (XIV в.) напоминает: “Никогда не принимай, если что увидишь чувственное или духовное, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа или Ангела или святого какого... приемлющий то... легко прельщается... Бог не негодует на того, кто тщательно внимает себе, если он из опасения прельщения не примет того, что от Него есть... но паче похваляет его, как мудрого”.

Как правило, состояние прелести характеризуется фанатизмом, дышащим разгорячением и превозноше­нием. По твердому уверению св. Игнатия Брянчанинова и св. Феофана Говорова, а также оптинских старцев, из состояния прелести написана известная, например, книга “О подражании Христу” Фомы Кемпийского и масса другой католической и протестантско-сектантской назидательной и аскетической литературы.

Таким образом, для того, чтобы судить об истин­ности или ложности индивидуальных откровений, необ­ходимо знать духовное состояние данного христианина, правильность его следования аскетическому учению Православной Церкви, что обычно, обнаруживается достаточно ясно из его сочинений, писем и т.д., необходимо учитывать и сам характер бываемых видений и откровений.                             

Общее же и твердое правило Церкви — всячески избегать, устраняться и не принимать никаких видений, ввиду присущей всем нам  духовной слепоты и скрытой гордости.