КРИЗИС ДУХА ИЛИ КРИЗИС ЭКОНОМИКИ. РОССИЯ СЕГОДНЯ И СЛАВЯНОФИЛЫ

А. И. Осипов, профессор МДА

«Православная беседа», №6, 1998 (смотри «Русский Дом», №4, 1999)

КРИЗИС ДУХА ИЛИ КРИЗИС ЭКОНОМИКИ. РОССИЯ СЕГОДНЯ И СЛАВЯНОФИЛЫ

Россия вновь переживает жестокий кризис. И хотя это именно вновь, а не впервые, в ней все с большим трудом обнаруживаются признаки того действенного иммуни­тета, который бы дал ей силы противостоять агрес­сии, угрожающей на сей раз самым глубинным корням ее исконного бытия. Только для взора поверхностного может казаться, что настоя­щий кризис обусловлен причинами внешнего, струк­турного порядка: несовер­шенством аппарата государ­ственной власти и управле­ния, неприемлемостью методов хозяйствования, массовыми нарушениями норм и законов социальной жизни и т. д. Подобный взгляд весьма укоренен в сознании подавляющего большинства людей, но растет и число тех, кто по­нимает, что все это след­ствия, а не причины, пони­мает всю ложность разобла­ченной еще Достоевским идеи, что «если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут пра­ведными».

Во все более широких кругах общественности растет понимание, что причина кризиса коренится в духовной сфере, в частности в по­рочности главного и неизменного по сей день философского прин­ципа нашей государственной идео­логии: первичности материального и вторичности духовного, принци­па, отнявшего у людей понятие гре­ха, веры, уничтожившего у многих совесть и принесшего неисчислимые беды сотням миллионам людей.

Из этого понимания воскресает, как платоновское воспоминание, идея живого Бога и с ней интерес к религии, к христианству, к Пра­вославию. Все это свидетельству­ет о том, что мы вновь, как и 100, и 200, и 300 лет назад, оказываемся живыми участниками борьбы не с плотью и кровью, но с духами зло­бы поднебесной (Еф. 6,12), на этот раз намеревающимися уже окон­чательно сломить Россию.

Оптинский старец Макарий в одном из своих писем писал: «Сер­дце обливается кровью при рассуж­дении Вашем о любезном Отече­стве, России, нашей матушке; куда она мчится, чего ищет, чего ожида­ет? Просвещение возвышается, но мнимое; оно обманывает себя в своей надежде; юное поколение питается не млеком учения святой нашей Православной Церкви, а ка­ким-то иноземным, мутным, ядови­тым заражается духом, и долго ли это продолжится?»

Старец не ведал, что это не толь­ко продолжится, но и приведет к тому, что Православная Церковь станет вообще вне закона, а лю­безное Отечество, Россия, наша матушка, станет местом небывалой во всей истории человечества и ни с чем несравнимой по своим масш­табам сатанинской гекатомбы.

 Но и эти времена меняются.

 Феномен так называемой пере­стройки в нашей стране и странах Восточной Европы оказался самым большим и восклицательным и одновременно вопросительным зна­ком для всего мира. Видимые ее результаты и порождаемые ею но­вые идейные, политические и куль­турные явления и процессы не до конца однозначны: позитивное и негативное здесь не только рядом, но и находятся в какой-то стран­ной связи друг с другом. Но, тем не менее, в России благодаря пере­стройке,

С ОДНОЙ СТОРОНЫ,

все узнали об ужасах революцион­ных и послереволюционных лет и десятилетий, о действительном состоянии государства. Отсюда все глубже и острее начинает осозна­ваться сколь простая, столь же и безусловная истина: народ, не осоз­навший причин бывших своих бед­ствий, не избегнет будущих. Пробуждается, особенно в интеллигент­ской среде, здоровое национальное самосознание, воскресает интерес к своим культурным и религиозным ценностям, философской мысли, к народным традициям и обычаям, воскресает тяга к родному Право­славию. Постепенно спадает с глаз пелена, и взор русского человека начинает видеть, что атеизм с его циничным призывом: «Верь, чело­век, что тебя ожидает вечная смерть» — есть не что иное, как открытая диверсия против челове­ка, как идеология глубочайшего отчаяния, бессмыслицы и смерти прежде смерти; начинает видеть, что человек не компьютер и не  обе­зьяна, которой достаточно «хлеба и зрелищ», но существо высшего порядка, и потому целью его жиз­ни могут быть только ценности ду­ховные, непреходящие, и что толь­ко христианство с его проповедью любви и веры в жизнь вечную от­крывает душе смысл земной жизни и ее страданий, смысл труда и твор­чества, радость истинного бытия.

На Руси вновь начинает откры­ваться лик Христов и все большее число русских людей убеждается в том, что мы, как говорил Досто­евский, русские в той мере, в ка­кой мы православные.

Пробуждению и развитию это­го, можно сказать, нового созна­ния в большой степени способству­ет новая по отношению к Церкви политика государственной власти. Из весьма многочисленных фак­тов достаточно указать хотя бы на буквально лавинное открытие пра­вославных приходов, монастырей, новых семинарий и различных ду­ховных училищ и школ, издание церковных, религиозных, религиоз­но-философских журналов, книг, газет, «листков» и т. п.

С ДРУГОЙ СТОРОНЫ,

самую острую боль вызывает то многое, что совершается в России по отношению к России. Как известно, древо узнается по пло­дам. Новая эпоха открыла целый ряд ранее скрытых тяжелейших социальных и других проблем и стимулировала новые и еще боль­шие, одной из причин которых яв­ляется или непонимание, или неже­лание власть имущих осуществить основное правило демократии: чем больше свободы, тем строже закон. Средства массовой информации с разными акцентами, но непрерыв­но говорят о всеобщем, особенно среди молодежи, падении нрав­ственности, о беззаконности, царя­щей во всех сферах нашей жизни, резком росте преступности и т. д. Свобода двулика. Отрицатель­ной ее стороной (произволом) и пользуются те, у которых в сокро­вищнице сердца хранится злое (Мф. 12, 35). Они разрушают Рос­сию. При этом особенно отчетли­во просматриваются два принципа, последовательно проводимые в жизнь: «Разделяй и властвуй» и «Разнуздать, чтобы взнуздать». Хорошо известна мысль, что нет такой доброй вещи, которую нельзя было бы извратить. Так вот и «сво­бодой» и разделяют, и разнузды­вают, и взнуздывают Россию, все русское. Почему и зачем?

Во-первых, Россия всегда была предметом глубокой неприязни со стороны всех антихристианских сил, справедливо усматривающих в ней самую большую твердыню наибо­лее чистой веры Христовой — Пра­вославия. Даже «в западных веро­исповеданиях, — замечает Хомя­ков, — лежит глубокая неприязнь к восточной Церкви»1, вызванная, конечно, незнанием Православия. Во-вторых, как писал святитель Игнатий Брянчанинов, «европейские народы всегда завидовали России, старались делать ей зло. Естествен­но, что и на будущее время они будут следовать той же системе»2.

То, что видится извне, не менее отчетливо просматривается и внут­ри страны. Свобода слова, печати воистину открыла помышления сер­дец многих. Сейчас на Россию, ее историю, героев и подвижников, мыслителей и писателей, на святы­ни народные, на то, что велико, дорого и свято русскому человеку, и на него самого изливается в так называемых демократических сред­ствах массовой информации столько грязи и желчи, что прихо­дится лишь удивляться, до какой степени способен ослепляться ум, порабощенный злобой. Этот черный поток, проникая во все уголки стра­ны, призван возбуждать антирус­ские настроения.

Не имея никакого желания при­водить здесь те совершенно возму­тительные, несуразные обвинения русского народа и оскорбления в его адрес, которые в изобилии по­являются в этой прессе, приведем оценку создавшейся ситуации в стране нашими известнейшими современниками.

А.Солженицын: «Россия изму­чена преступлениями, грабежами национального достояния в милли­арды и миллиарды долларов — не последовало ни одного весомого разоблачения и ни одного гласно­го суда»3.

Композитор Г.Свиридов: «Мне надоело поношение России, кото­рое я без конца слышу, читаю, вижу в гнусном телевидении... Мы живем в нездоровом обществе»4.

Академик М. Лемешев назы­вает «демократический» экспери­мент «поруганием России»5.

Академик Н.Моисеев: «Воспри­нимаю все происшедшее в моей стране не как кризис, а как катаст­рофу... Даже когда враг стоял на Волге, даже в самом страшном сне я не мог представить себе Россию в нынешнем состоянии»6.

Не случайно Никита Михалков одно из своих выступлений в газе­те «Известия» озаглавил: «Я хочу жить в своей стране и не чувство­вать себя ни героем, ни заложни­ком». Мысль выражена четко: пе­ред реальной властью темных сил, поднявшихся в России против Рос­сии, русский человек может или быть только героем, или вот-вот оказаться заложником. Михалков не сказал еще «беженцем». Ибо русских беженцев сейчас у себя в России — из Средней Азии, с Кав­каза, Прибалтики и других мест — миллионы, со всеми вытекающими для них тяжелыми, часто трагичес­кими последствиями.

ПРИЧИНЫ

Русь стала не та, какою хотел бы видеть ее русский человек. Цель­ность жизни русского общества, народа давно уже нарушена, и пора пришла «прощаться с родной ста­риной». Русская идея, то есть идея того, что святая жизнь и приноси­мые ею блага в земных условиях возможны не только в личном пла­не, но и в общественном, и не толь­ко на Руси, но и во всех народах земли — Святая Русь, — едва до­жила до XVII в. С этого времени, даже раньше, начинается активное нашествие иноплеменников, внес­ших непрекращающуюся смуту, в первую очередь духовную, в рус­скую жизнь.

В XVIII в. был подорван изнут­ри, идейно и духовно, основной слой нашей аристократии, в XIX — нашей интеллигенции, в XX — был взорван весь наш народ. Сейчас люди — как после страшной бури, в новую бурю попавшие.

В чем же главная причина всех этих бывших и настоящих бед?

Священная история на протя­жении всей Библии совершенно недвусмысленно свидетельствует, что отступление народа от правиль­ных религиозных основ жизни — ее главных истин веры, нравствен­ных и духовных устоев — всегда приводило к трагическим послед­ствиям в жизни общественной и го­сударственной. Такое отступление, как правило, бывает сопряжено с двумя крайностями, выступающими в парадоксальном единстве: с од­ной стороны, обрядоверия и законничества, с другой — рационализ­ма и неверия. Наиболее яркий при­мер — совместное отвержение фа­рисеями и саддукеями пришедше­го Христа, чаемого всю историю Израиля, и как следствие этого — разгром и рассеяние народа еврей­ского в 70 г.

Подобная же ситуация повто­рилась в России в XVII в., самым ярким выражением которой стал раскол. И здесь форма и скепсис победили дух, и в результате на престоле воссел «первый больше­вик», открывший эпоху лукавого, а затем и открытого попрания веры православной. Это попрание внеш­нее было закономерным следстви­ем происходящего в сфере духов­ной, внутренней.

Протоиерей Георгий Флоровский в предисловии к своей книге «Пути русского богословия» писал: «Умственный отрыв от патристики и византинизма был, я уверен, глав­ной причиной всех перебоев и ду­ховных неудач в русском разви­тии»7. Святитель Игнатий (Брянчанинов) в середине прошлого века прямо говорил известному англи­канскому деятелю Пальмеру: «Рос­сия, пожалуй, находится недалеко от взрыва в ней еретического ли­берализма. У нас есть хорошая внешность: мы сохранили все об­ряды и символ первобытной Церк­ви; но все это мертвое тело, в нем мало жизни»8. В настоящий момент возрождение Православия также часто усматривается в сохранении символа и преумножении обрядов в количестве (храмов, монастырей, земель, школ...) без приоритетного внимания к качеству — заветам Священного Предания, в возвраще­нии к дореволюционному внешне­му состоянию Церкви, без осмыс­ления духовных причин того, по­чему Промыслом Божиим все это было разрушено, осквернено. Сле­довательно, должны быть, уже про­являются (и это, естественно, толь­ко начало) и соответствующие по­следствия...

Оставление народом русским существа веры, то есть совести, любви к Богу и ближнему, покая­ния в своих грехах и подмена ее формой, обрядом, так называемым благолепием, неминуемо еще более трагически отразится на всей его внешней, культурной и материаль­ной, стороне жизни, на состоянии государства Российского. В некоторых народах закон взаимосвязи духа и хлеба насущного действует иначе, по крайней мере, не столь прямолинейно и однозначно. На Руси же — как в ветхозаветном Израиле: чем грешнее, тем беднее. Но это является и великим знаме­нием еще остающегося здорового духа в нашем народе: ведь лечат живых, а не мертвых.         

НАДЕЖДЫ

Что еще сохраняет и может сохра­нить Россию?

Без сомнения, во-первых, вера православная, а следовательно, необходимость и всенародного возвращения умом и сердцем к тем духовным основам жизни, ко­торыми жили наши святые (а не все вообще) предки, как это уже многократно имело место в ее ис­тории; во-вторых, еще остающиеся на ее бескрайних просторах более чем «десять праведников» (см.: Быт. 18, 32).

Но, говоря о Православии как единственно истинном, надежном доме спасения для русского наро­да, необходимо указать и на неко­торую специфику понимания его значения в жизни России в силу особого ее положения в мире. Эта особенность ярко проявляется в сопоставлении ее с Европой: быть ли России одной из европейских стран, по их образу и подобию, или сохранять свою духовную идентич­ность, укорененную в Православии? Особую философскую остроту, а в связи с этим и глубокую разработ­ку эта проблема, как известно, получила в прошлом столетии в борьбе двух социально-философ­ских течений в России — западни­ков и славянофилов.

В вопросе о путях жизни и раз­вития России западники не пред­ложили ничего нового по сравне­нию с тем, что они видели в Евро­пе. Такая же завороженность За­падом, некритичность к нему и ка­кая-то медиумическая неразборчи­вость в восприятии всего того, что идет «оттуда», а главное, полное нечувствие пороков духовной сто­роны западной жизни характеризу­ет и современных западников.

Мысль действительно оригиналь­ную, самобытную и глубокую на­ходим, напротив, у тех, кто остал­ся в истории под именем славяно­филов. Одним из важнейших пунк­тов, в котором они видели принци­пиальное различие между Востоком и Западом, Церковью Православ­ною и западными конфессиями, пунктом, определившим специфику всего политического, экономичес­кого и культурного развития Рос­сии и Запада, является ярко про­явивший себя в различном харак­тере образованности вопрос о при­оритете веры или разума (рассуд­ка) в жизни человека и общества.

Утверждение на Западе образо­ванности, в которой рассудок выс­тупает в качестве верховного и не­погрешимого судьи во всех вопро­сах веры и жизни, привело, по убеждению славянофилов, к ох­лаждению там живого религиозно­го чувства, безразличию к вере и полному неверию, к материализму и эгоизму, то есть к уничтожению главного в христианстве — любви, а следовательно, и потере Бога как в душе, так и в общественной жиз­ни. Этой «образованностью» в первую очередь опасен Запад для России — а не своими научными, техническими и культурными дос­тижениями. Ибо такая образован­ность принципиально противосто­ит образованности древнерусской, состоящей в воспитании в первую очередь духовной цельности чело­века на основе веры и жизни пра­вославной. Об этом особенно много и убедительно пишут А.С. Хомя­ков и И.В. Киреевский 9.

Киреевский прямо утверждает, что «противоречие основных начал двух спорящих между собою образованностей есть главнейшая, если не единственная, причина всех зол и недостатков, которые могут быть замечены в русской земле»10. Жизнь народа и его будущее зависит от правильности его мыслей, то есть от правильного состояния и направ­ления его ума. Отсюда первосте­пенную значимость приобретает вопрос: что считать нормой и как приобретается она умом? Запад и Восток, оказывается, понимают это весьма различно. Киреевский пишет, что, «стремясь к истине умозрения, восточные мыслители заботятся, прежде всего, о правиль­ности внутреннего состояния мыс­лящего духа: западные — более о внешней связи понятий. Восточные для достижения полноты истины ищут внутренней цельности разу­ма... Западные, напротив того, по­лагают, что достижение полной ис­тины возможно и для разделившихся сил ума... Бесчувственный холод рассуждения и крайнее увлечение сердечных движений почитают они равно законными состояниями человека»11.

В том и заключается, по убеж­дению Киреевского, огромное пре­имущество России перед Западом, что «учения святых отцов Право­славной Церкви перешли в Россию, можно сказать, вместе с первым благовестом христианского колоко­ла. Под их руководством сложился и воспитался коренной русский ум, лежащий в основе русского быта... Обширная русская земля... не столько в единстве языка находи­ла свое притягательное средоточие, сколько в единстве убеждений, про­исходящих из единства верования в церковные постановления. Ибо ее необозримое пространство было все покрыто, как бы одною непре­рывною сетью, неисчислимым мно­жеством уединенных монастырей... Из них единообразно и единомысленно разливался свет сознания и науки во все отдельные племена и княжества. Ибо... духовные поня­тия народа из них исходили... и все его понятия нравственные, обще­ственные и юридические...» 12

Замечательно точно вскрывает Киреевский и сами духовные осно­вы, на которых строятся эти два несводимых друг к другу типа жиз­ни. Православие не мыслит истин­ной духовной и, следовательно, правильной человеческой жизни без смирения, то есть в данном случае понимания и прочувствования не только своей нравственной и духов­ной неполноценности, но и невоз­можности одними своими силами стать настоящим, святым челове­ком. Человек без смирения, кича­щийся собой, своим разумом, — не созидатель, а разрушитель духов­ной жизни, и собственной и обще­ственной. Господство такого разу­ма приводит к тому, что, как пишет Киреевский, «разум обращается в умную хитрость, сердечное чув­ство — в слепую страсть, красо­та — в мечту, истина — в мнение…добродетель — в самодовольство... Но, назвав самодовольство, — про­должает он, — я коснулся еще од­ного довольно общего отличия за­падного человека от русского. За­падный, говоря вообще, почти все­гда доволен своим нравственным состоянием... Русский человек, на­против того, всегда живо чувствует свои недостатки и, чем выше вос­ходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя и потому тем менее бывает дово­лен собою»13.

Киреевский, конечно, понимает, что такая оценка Запада и Востока естественно вызовет вопрос: поче­му же тогда Россия не опередила Европу, не стала во главе ее? Он отвечает на него следующим обра­зом: «Что касается до моего лич­ного мнения, то я думаю, что осо­бенность России заключается в са­мой полноте и чистоте того выра­жения, которое христианское уче­ние получило в ней, — во всем объеме ее общественного и част­ного быта. В этом состояла глав­ная сила ее образованности, но в этом же таилась и главная опас­ность для ее развития.

Чистота выражения так слива­лась с выражаемым духом, что че­ловеку легко было смешать их зна­чительность и наружную форму уважать наравне с ее внутренним смыслом... В XVI в. действительно видим мы, что уважение к форме уже во многом преобладает над уважением духа. Может быть, на­чало этого неравновесия должно искать еще и прежде; но в XVI в. оно уже становится видимым... В то же время в монастырях, сохра­нявших свое наружное благолепие, замечался некоторый упадок в стро­гости жизни...

Таким образом, уважение к пре­данию, — продолжает Киреевс­кий, — которым стояла Россия, не­чувствительно для нее самой пе­решло в уважение более наружных форм его, чем его оживляющего духа. Оттуда произошла та одно­сторонность в русской образован­ности, которой резким последстви­ем был Иоанн Грозный и которая через век после была причиною расколов и потом своею ограни­ченностью должна была в некото­рой части мыслящих людей про­извести противоположную себе, другую односторонность: стремле­ние к формам чужим и чужому духу»14. Это, по мысли Киреевско­го, нарушив целостность духовно­го строя жизни в русском обще­стве, затормозило самобытное его развитие и не дало проявиться во всей силе тому началу, которое сделало бы Россию путеводительницею для всей Европы.

Приведенные высказывания не оставляют сомнений, в чем видит Киреевский спасение России. Од­нако здесь есть один момент, ко­торый заслуживает не только вни­мания, но и особого акцента. Дело в том, что славянофилов не только постоянно упрекают в идеализации старой Руси, но и приписывают им мысль о необходимости восстанов­ления во всех формах прежней жизни. Действительно ли славяно­филы были настолько наивны, что­бы предлагать что-то подобное?

В статье «В ответ А.С.Хомяко­ву» Киреевский прямо писал: «Воп­рос обыкновенно предлагается та­ким образом: прежняя Россия... была ли лучше или хуже тепереш­ней, где порядок вещей подчинен преобладанию элемента западного?

Оставление народом русским существа веры, то есть совести, любви к Богу и ближнему, покаяния в своих грехах и подмена ее формой, обрядом, так назы­ваемым благолепием, неми­нуемо еще более трагически отразится на всей его внеш­ней, культурной и матери­альной, стороне жизни, на состоянии государства Рос­сийского. В некоторых народах закон взаимосвязи духа и хлеба насущного действует иначе, по крайней мере не столь прямолинейно и однозначно. На Руси же — как в ветхозаветном Израиле: чем грешнее, тем беднее. Но это является и великим знамением еще остающегося здорового духа в нашем народе: ведь лечат живых, а не мертвых.

Если прежняя Россия была лучше теперешней, говорят обыкновенно, то надобно желать возвратить ста­рое, исключительно русское и унич­тожить западное, исключающее русскую особенность; если же пре­жняя Россия была хуже, то надоб­но стараться вводить все западное и истреблять особенность русскую. Силлогизм, — продолжает он, — мне кажется, не совсем верный... и самый вопрос предложен неудов­летворительно... Потому сколько бы мы ни желали возвращения русско­го или введения западного быта, но ни того, ни другого исключительно ожидать не можем, а поневоле дол­жны предполагать что-то третье, долженствующее возникнуть из вза­имной борьбы двух враждующих начал.

Следовательно, и этот вид воп­роса — который из двух элемен­тов исключительно полезен те­перь? — также предложен непра­вильно. Не в том дело, который из двух, но в том, какое ОБА они дол­жны получить направление, чтобы действовать благодетельно»15.

В статье же «О характере про­свещения Европы и о его отноше­нии к просвещению России», напи­санной через тринадцать лет после упомянутой, он говорит еще более определенно и сильно: «Ибо если когда-нибудь случилось бы мне уви­деть во сне, что какая-либо из важ­нейших особенностей нашей пре­жней жизни, давно погибшая, вдруг воскресла посреди нас и в прежнем виде своем вмешалась в настоящую жизнь нашу, то это видение не об­радовало бы меня. Напротив, оно испугало бы меня. Ибо такое перемещение прошлого в новое, отжив­шего в живущее было бы то же, что перестановка колеса из одной машины в другую, другого устрой­ства и размера: в таком случае или колесо должно сломаться, или ма­шина»16.                         

В этой же статье Киреевский отвечает и на главный вопрос, вол­нующий не только его современни­ков, но и нас сегодня: что нужно, «чтобы действовать благодетельно» для России? Вот как он пишет: «Од­ного только желаю я: чтобы те на­чала жизни, которые хранятся в учении святой Православной Церк­ви, вполне проникнули убеждения всех степеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господ­ствуя над просвещением европейс­ким и не вытесняя его, но, напро­тив, обнимая его своею полнотою, дали ему высший смысл и после­днее развитие и чтобы та ЦЕЛЬ­НОСТЬ бытия, которую мы замеча­ем в древней, была навсегда уде­лом настоящей и будущей нашей православной России. ..»17 «Тогда, вырвавшись из-под гнета рассудоч­ных систем европейского любомуд­рия, русский образованный чело­век в глубине особенного, недоступ­ного для западных понятий, живо­го, цельного умозрения святых отцов Церкви найдет самые полные ответы именно на те вопросы ума и сердца, которые всего более тре­вожат душу, обманутую последни­ми результатами западного само­сознания. А в прежней жизни Оте­чества своего он найдет возмож­ность понять развитие другой об­разованности... Тогда жизнь обще­ственная в России утвердится в на­правлении, отличном от того, какое может ей сообщить образованность западная»18.

1 А.С.Хомяков. Собрание сочине­ний. 1900. Т. 2. С. 98.

2 Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма к Антонию, игумену Череменецкому. М, 1875. С. 31.

3 А. И. Солженицын. К нынешнему состоянию России / / Завтра, 1997, № 3 (164).

4 Г.В.Свиридов. Я русский чело­век// Завтра, 1997, № 5 (166).

5 М.Л.Лемешев. Возродится ли Россия? М., 1994. С. 24 — 54.

6 Н.Н.Моисеев. Агония России. Есть ли у нее будущее// Эксп­ресс — ЗМ. М., 1996. С. 44.

7 Прот. Г.Фроловский. Пути рус­ского богословия. Париж, 1981. С. XV.

8 Цит. по: Прот. Г.Фроловский. Пути русского богословия. Париж, 1981. С. 394.

9 Поскольку о взглядах Хомякова уже была возможность говорить ра­нее (см. напр., ЖМП, 1994, № 6), то здесь остановимся главным образом на мыслях Киреевского.

10 И.В.Киреевский. Избранные ста­тьи. М, 1984. С. 276.

11 И.В.Киреевский. Критика и эс­тетика. М., 1979. С. 274.

12 Там же. С. 275.

13 Там же.

14 Там же. С. 291-292.

15 Там же. С. 143-144.

16 Там же. С. 293.

17 Там же.

18 Там же. С. 292-293.

«Православная беседа» №6, 1998 (смотри «Русский дом» №4, 1999)