Где живет молитва? Часть I.

Е.Н - Мы будем обсуждать проблемы светского, церковного, религиозного искусства. Поводом для нашей дискуссии стала выставка замечательных художников Ирины Зарон и Сергея Антонова в культурном центре «Покровские Ворота». На открытии этой выставки была интересная конференция, посвященная проблемам христианского искусства. Но, как мне показалось, многие вопросы там не были раскрыты, а многие понятия спутаны. Разобраться в этих вопросах я попросил Екатерину Дмитриевну Шеко, зав.кафедрой иконописи факультета Церковных художеств Православного Свято-Тихоновского университета, Анну Чукину, научного сотрудника Музея современного искусства и члена Патриаршего совета по культуре, протоиерея Леонида Калинина, настоятеля храма св. Климента папы Римского в Замоскворечье.

Е.Ш.  -Дело в том, что эта выставка именно религиозного искусства, в большей степени, чем церковного, потому что иконы, которые просто блистательно пишет Ирина Зарон, на этой выставке представлены не были. Здесь экспонировались только ее картины на религиозные сюжеты.   Рельефы, которые тоже были представлены на этой выставке - работы ее супруга Сергея Антонова, тоже были авторскими произведениями. Хотя, конечно, они могли бы быть встроены в храмовый интерьер.

Поэтому, в данном случае речь идет именно о религиозном искусстве, хотя сами супруги-художники более известны в жанре искусства церковного. Если уж провести такие точные дефиниции, то получается, что все выступавшие в дискуссии говорили именно о религиозном искусстве, в том числе и представители духовенства, которые упоминали о принципиальной разнице между работами иконописцев, которые пишут «в каноне», и тем жанром, в котором работают Сергей Антонов и Ирина Зарон.

Я думаю, что смешивать эти понятия не следует. Потому что, если современная иконопись может рассматриваться как часть религиозного искусства, то религиозное искусство далеко не всегда (а в наше время практически никогда)  может являться иконописью в прямом смысле слова. И если работы Ирины Зарон блистательны как иконописные, то  ее сюжетные, полуабстрактные работы - это чистая живопись. Безусловно, у нее прекрасный вкус, она настоящий мастер, автор. У нее есть своя яркая индивидуальность, это более, чем достойно и очень интересно. Но, тем не менее, ее творческие работы нельзя рассматривать как иконопись.

А.Ч. - Я согласна. Почему- то во время круглого стола произошло смешение понятий. И многие даже не поняли, что это не иконы, и решили, что Ирина нарушает все каноны, и так далее. И что пытается выставить свою живопись в качестве иконописи.

о.Л. К.- А как проходит граница между религиозным искусством и искусством христианским, искусством церковным?

А.Ч.- На мой взгляд, речь идет о назначении. То есть, если вещь пишется для церкви и принимается церковью, она становится церковной вещью. Если это именно индивидуальное художественное творчество художника, призванного проявлять свою индивидуальность - то это искусство христианское.

О.Л.К. -Грань существует,  безусловно. Я  сейчас готовлю к изданию книгу о замечательном иконописце, матушке Иулиании Соколовой. Она была эталоном, если можно так сказать, церковного художника, настоящего иконописца. Для нее невместимо было выражение каких- то идей, даже христианских, в другой форме, потому что она работала в Церкви и для Церкви. Но при том - это личность, которая в своей немощи, женской рукой твердо повернула процесс церковного возрождения и понимания церковной культуры, который наметился в 80-е годы прошлого века, именно в русло церковности, в русло канона. Я говорю об искусстве церковном. Это роспись и икона,  а может быть и скульптура. Как мы знаем, Русь была богата на скульптуру церковную. Но, к сожалению, митрополит Феофан Прокопович, небезызвестный сподвижник Петра I, сжег на Сенатской площади несколько тысяч скульптур. Свозили их со всего Русского Севера. Это была колоссальная культурная катастрофа. Но я говорю о том, что это тоже может быть предмет чисто богослужебный, как многие сейчас существующие статуи, скажем, Святителя Николы Зарайского, остатки скульптур Василия Ярмолина, которые были созданы именно для молитвы церковной.

Для таких людей, как Мария Николаевна Соколова, кажется невозможным участие в какой-то другой сфере выражения, связанного с христианством, поскольку для нее церковное искусство - это молитва. То есть именно искусство церковное - это молитва, окно в Мир Горний. Я думаю, матушка Иулиания не отрицала искусство светское вообще как таковое. Но светское искусство - это не молитва,... это размышление, созерцание, медитация, самовыражение - все что угодно, но не молитва. Я бы вот так сказал.

И в этом грань, потому что христианское искусство, направленное на более широкий круг людей, не является непосредственно церковным или богослужебным. Оно может себе позволить философствование, размышления, осмысление, игру форм, цвета, пластики, новые формы. Все что угодно, потому что оно просто выпадает из этого жесткого поля церковности.

Е.Н. - Вы сказали хорошее слово: «жесткого  поля церковности».

Все ли церковное искусство можно обозначить словом « канон»?  Жестким правилом, по которому нужно писать в церкви?

Е.Ш.- Думаю, что в настоящее время (поскольку мы только сейчас, после перестройки, получили доступ ко всему богатству восточно-христианского искусства), мы видим, насколько оно разнообразно. И поэтому говорить о каком-то конкретном, жестком каноне невозможно. Потому что мы видим и Синайские иконы, и Византийское искусство, и раннее Итальянское на грани разделения церквей - это все очень-очень разные варианты искусства иконописи. И там какие-то конкретные рамки «иконности» обозначить затруднительно. И поэтому не стоит говорить, что для современной иконописи есть какой-то «канон». Что это такое?  Никто его не сформулировал в виде свода «правил», и никто не знает где его точные границы, но при этом, многие превращают это слово как-бы в ругательное. В том смысле, что все иконы, которые сейчас в большом количестве пишутся разными артелями и мастерскими специально на продажу, коммерческий такой продукт, - они сделаны очень примитивно. Примитивно не только с точки зрения художественной формы, но и по содержанию. То–есть, там утрачивается духовность. В прошлом какая-никакая, но любая, даже примитивная «краснушка», ее зачастую имела. А сейчас на «иконописном рынке» есть «продукт», который вообще не имеет таковой.

О.Л.К.- Вы знаете, у Симеона Нового Богослова были прекрасные слова. Он сказал: "чего нет в сердце, не могут изнести уста".

И поэтому когда эти современные артельщики, с которыми мне лично, приходится постоянно сталкиваться - когда они берутся за кисть и начинают выражать все, что у них там, в душе накипело – естественно, это очень далекое от молитвы искусство. И даже если внешняя форма в нем бывает соблюдена в какой- то степени, но опять же очень условно, то по массе деталей сразу видно, что за этим ничего нет.

Я приведу один интересный пример. Ну, что такое нарисовал, покрасил? Взял, свел с кальки на доску и замалевал цветом, раскрасил лик, подрумянил, губки нарисовал, глазки, вот тебе и икона. Вот тебе и молись, как хочешь перед этим «образом». Но это совсем не так, вы знаете. Поражает меня один критерий  - то, как человек пишет ткани. Я обратил внимание, что сразу видно, что человек вкладывает, и вкладывает ли вообще что- то и может ли что- то вложить.

По ткани, вспомните Звенигородский Спас, Рублевский, который в Третьяковке, какая удивительная там ткань, где часть хитона и рубашки Спасителя. Удивительный тонкий цвет, глубокий, толсто положены краски, но нежный, совершенно небесный цвет. Вообще, удивительной насыщенности, силы, красоты.

Вот, я, к сожалению, в наших современных иконописцах вижу это очень мало. Опять же возвращаясь к матушке Иулиании Соколовой. У нее удивительные интересные работы, в том числе эскизы к каким- то росписям. Они свободные, это выражение ее души, выражение ее молитвы опять же. Но настолько совершенные, что все, что она делала как раз и укладывается в некий канон, поскольку канон, как правильно было сказано, это не просто жесткая форма, а это молитва Востока, Запада, Италии, Синая, Каппадокии, Византии. Вы зайдите в Софию Константинопольскую, посмотрите мозаики, это же сама жизнь. Вот тебе и канон.

Е.Н.- А мы все- таки хранители церковной традиции. И стараемся быть Церковью, в хорошем смысле консервативной. И каноничность для нас крайне важна, потому что это часть нашей традиции. Я был недавно в Киево-Печерском монастыре, меня ребята -семинаристы повели посмотреть (с гордостью даже) недавно расписанный Академический храм в «стиле канон», как они сказали. Я посмотрел и, честно говоря, испытал не  очень большую радость. Некоторые современные попытки церковного украинского искусства мне вообще активно не нравятся – все эти розово-пяточные ангелы и общий сентиментальный дух. Но здесь все-таки была попытка обращения к канонической традиции, предполагающей строгость и молитву, но я ее не почувствовал. Как же все- таки определить, где живет молитва?

О. Л.К.- Это сложно сказать, но чувствуется сразу сердцем. Невозможно молиться перед иконой, где нет молитвы у иконописца. У меня самого супруга - Анна Калинина- иконописец, я знаю, как человек работает. Действительно для нее это молитва. Она рано утром встает и поздно вечером ложится, не отрываясь практически от работы, настолько для нее это важно. Вы знаете, бывает такое чувство, когда тебя посещает некое вдохновение, необъяснимо откуда приходящее, как благодать Духа Святого. И ты не можешь не выразить то, что Бог тебе вкладывает в это твое сердце. И когда ты работаешь над образом того или иного святого, ты невольно входишь в духовную связь и в общение с этим святым.

Вот мне недавно самому пришлось тряхнуть стариной, что называется, и вспомнить свое художественное и академическое образование, и написать образ апостола Павла на икону в память убиенного Павла Хлебникова, по просьбе его семьи. И супруга моя должна писать эту икону. И вот вы знаете, я уже много лет уже не занимаюсь изобразительным искусством, но служу Престолу Божьему. И вот, вспомнив элементарные незабываемые, в общем- то, художественные навыки, я настолько прочувствовал эту связь со святым апостолом Павлом, с которым у меня в жизни  очень много связано. И вы знаете, у меня осталось очень сильное впечатление сделанности важного какого -то духовного дела. Не знаю, как эта икона воплотится, но рисунок тоже явился для меня молитвой святому апостолу.

Е.Н. - Вот смотрите, знаменитый иконописец архимандрит Зенон, высокопрофессиональный, выдающийся художник. Напомню, что он отлично окончил Одесское художественное училище. Я видел его дипломные работы, они были превосходны по живописи. Дале он рано принял монашество, вел сосредоточенную молитвенную жизнь,  жил в Печерах. Очень хорошо знал русскую духовную традицию, старался  много копировать лучшие образцы иконописного искусства, учился на них. И вместе с тем к нему очень много претензий. Ну, одним словом говорят: холод. Вот как это может сочетаться?

О.Л.К.-Я с большим уважением отношусь к творчеству отца Зенона, потому что он во многом является первопроходцем, поскольку он освоил последовательно все этапы развития иконописи, углубляясь в древность. Вот то, что он сейчас делает, это, по всей видимости, наиболее близко к Синайскому или даже к до иконоборческому периоду в иконописи. Я  не являясь его последователем, но мне интересен его путь и мне интересно то, что он делает, потому что он большой художник. И у него много почитателей, много последователей. Есть достаточно хорошие результаты у многих. Но это авторское творчество. Я не берусь судить, насколько сильна его молитва, это очень тонкая сфера, не хочется в нее вдаваться. Другое дело, что должно быть много разных вариантов. То есть говорить, что надо писать только как отец Зенон, не нужно. Но он может так писать, у него получается, у него есть свой почерк, у него есть свое лицо и он, безусловно, яркий и замечательный иконописец. Если бы у Церкви не было такого человека, то это была бы потеря для Церкви. У него постоянно поиск не только результата, но и процесса.

В Интернете много выложено роликов, как отец Зенон пишет иконы.  И это все по-разному. Разная последовательность наложения красок, разные процессы работы над ликом. Все очень интересно и самобытно.

Если бы все работали так ярко и самобытно, как отец Зенон, то в Церкви было бы много современных интересных вещей. И не было бы этой рутинной продукции, штамповки, которую мы сейчас, к сожалению, имеем во многих артелях, которые озабочены не столько художественным совершенством, сколько продаваемостью. Навешиваются стразы, используются немыслимые техники золочения, чеканка, зеркальная полировка и что угодно, кроме поиска и художественного образа. Ни художественности, ни духовного совершенства. Только богатство и продажность. Чтобы заказчик, который заказывает, или  человек, который покупает эти иконы,  видел, что эти деньги вложены в продукт.

Е.Н. - Анна, вы согласны?

А.Ч.- Да, безусловно,  согласна. Но я думаю, что нынешняя общедоступность всех видов источников информации и обилие художественных источников делает многих художников заложниками  рынка. Они останавливаются в своих поисках и штампуют бесконечно какие-то образцы, ограничивая свою роль или понимая ее  неправильно. То есть они думают, что учатся, копируя, а на самом деле заводят себя в тупик.   Вероятно, у  архимандрита Зинона искренний поиск, искреннее увлечение всеми эпохами выражается в преломлении через авторский стиль, что я считаю на любителя и хорошо. Кому-то близко, кому-то не очень. Но это хорошо, что есть многообразие и право выбора.

Е.Н. - Но все-таки задача иконы - научить человека молиться. Это образ, перед которым мы молимся. Десять лет тому назад Святейший Патриарх Алексей передал Гимназии Радонеж большую коллекцию икон, которые были изъяты у контрабандистов. Штук 40-50. Разного достоинства они были, все иконы 19 -18 века. В основном это были поздние иконы, нельзя сказать, что шедевры живописи, но они так излучали молитву! А для школьников крайне важно такое сопряжение  с образом, научение традиции. Я думаю, что мы это сейчас чувствуем особенно потому, что в обществе и даже церковном обществе утрачивается этот благодатный заряд. Мир идет к своему концу и охладевает. И в частности это сказывается и на церковном искусстве. Есть ли еще  школы, которые живут молитвой  или коммерциализация – наше неизбежное будущее?

Е.Ш. - Надежда, безусловно, есть, потому что сейчас есть серьезные люди, которые действительно этим хорошо занимаются. И отец Зенон уже не такой лидер, как раньше, хотя к нему, по- прежнему, большой пиетет. Есть прекрасные монастырские школы. Есть замечательная школа в Екатеринбурге. В Троице- Сергиевой Лавре блистательная школа, в Александро-Невской Лавре в Петербурге тоже прекрасная школа. В Минске замечательная монастырская школа, есть там и хорошие иконописцы. Есть люди  очень достойные, прекрасные мастера - церковные художники.

Но, к сожалению, а, может быть, и к счастью, сейчас потребность в иконах настолько велика, что существует определенный рынок, который впитывает, как губка, любые «продукты» на тему иконописи. Сужу даже по нашим выпускникам, - любой недавний студент, любой наш выпускник может спокойно заработать (не слишком обогатится, но на кусок хлеба он всегда заработает, даже если он не очень мастеровит). Хотя, казалось бы, мы очень критично смотрим: только выпустился, а уже сочиняет что-то свое. И конечно это «ширпотреб» получается иногда. Но многие наши выпускники так любят школу, что возвращаются и консультируются, и продолжают делать какие то совместные проекты.

Я хочу сказать, что развитие идет, и у меня нет пессимизма, потому что есть интересные работы, есть хорошие мастера, и какое-то движение все-таки очевидно.