10.04.2018 12:40:39
Слова о варварстве, вынесенные в заголовок, принадлежат патриарху Тихону. Так в одном из пастырских посланий 1919 года святитель писал об ужасе и боли от красного террора, от безумных действий большевистской власти, при которой «открыто и цинично возводится в насущную задачу истребление одного класса другим и междоусобная брань».
С момента захвата власти в России коммунистическим интернационалом его основной задачей на ближайшие годы становилось разжигание пламени гражданской бойни. Классической цели «разделяй и властвуй» ленинцы не скрывали задолго до октября 1917-го.
Призрак гражданской войны объявился в стране еще в то время, когда свергали с престола Николая II. Предатели из генералитета, если бы что-то пошло не так, вполне могли создать внутренний фронт: воюющие с внешним противником русские армии, разделившись, пошли бы друг против друга. Одни — под царским знаменем, другие под «демократическим». Генералам-иудам оставалось идти до конца в своей политической игре. Проиграй они царю схватку за «отречение», их карьеры немедленно обнулились бы, впереди замаячила бы тюремная решетка, а у некоторых и сама жизнь оказалась бы под вопросом — измена в военное время иначе не карается.
Им «повезло»: чувство ответственности перед Богом, страной и народом у государя оказалось сильнее всех подлых и силовых доводов, имевшихся в арсенале заговорщиков. Николай II принял отрешение его от власти и в дальнейшем не оспаривал. Одной из главных причин этого, кроме того, что «повсюду измена, трусость и обман», было стремление императора любой ценой избежать внутренней войны в условиях, когда не побежден еще враг внешний.
Призрак обрел грубую плоть год спустя. Коммунистический «договорняк» с немцами о разделе русских земель, известный под именем Брестского мира, развязал руки десяткам тысяч офицеров. Большинство их загодя были выгнаны из войск, часть вырезана красной «режь-публикой» за несколько месяцев после октябрьского переворота (около 2 тыс. в Крыму, 3,5 тыс. в Киеве, более полутысячи на Дону и т. д.). Красный террор начался не с осени 1918-го, когда был лишь официально объявлен. В соответствии с большевистской идеологией «пролетарской диктатуры» истреблению подлежали миллионы людей и целые сословия.
А в это время государь передает из заключения, через письмо великой княжны Ольги, свое короткое завещание, последнюю волю: «Отец просит передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильней, но что не зло победит зло, а только любовь». Николай II ясно понимал, что для православной России настало время кровавого испытания и искушения, о котором сказал Христос: «если кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16:25). Время Голгофы, когда на просьбы поберечь себя, спасти свою земную жизнь, избегнуть креста своего, воспротивиться ему, вынуть меч для защиты, следует также отвечать словами Христа: отойди от меня, сатана.
О том же взывал патриарх Тихон: «Все православные русские люди!.. Когда многие страдания, обиды и огорчения стали бы навевать вам жажду мщения, стали бы проталкивать в твои, Православная Русь, руки меч для кровавой расправы с теми, кого считала бы ты своим врагом, — отбрось далеко, так, чтобы… никогда-никогда рука твоя не потянулась бы к этому мечу…» «Умоляем всех наших православных чад… не сходить с пути крестного, ниспосланного Богом, на путь восхищения мирской силы или мщения».
Царь произнес свое «не мстите за себя» в предчувствии гражданской войны. Патриарх же свое послание «с предостережением против мщения» писал в июле 1919 г., в начале краткого периода наивысших успехов деникинских войск. Однако говорил это и раньше. «Многократно с церковной кафедры обращались мы к верующим со словом пастырского назидания о прекращении распрей и раздоров, породивших на Руси кровавую междоусобную брань» — сказано в осеннем послании того же года.
Ни тот, ни другой в массе народа не были услышаны. Тот и другой были воздвигнуты Богом посреди смятенной, растерянной, гневной, озлобившейся России как «столпы истины» во образец прочим. Один стал страстотерпцем, другой — исповедником веры.
Конечно, они — святые. Никакой народ целиком или хотя б наполовину не состоит из святых и праведников. Слова царя и патриарха для подавляющего большинства были призывом «вместить невместимое». Когда твоя профессия — родину защищать, а вокруг льются потоки невинной крови, рука сама тянется к оружию. Когда в газетах ежедневно бесстыже печатают длинные списки казненных заложников, а в монастырях устроены расстрельные концлагеря, ноги сами несут на Дон офицеров, юнкеров, студентов, гимназистов, сугубо мирных интеллигентов. Однако дело не только в этом.
Православный царь, крепкий в благочестии, для тогдашнего русского народа, в его тогдашнем духовном раздрае, был «не по Сеньке шапка». Шапку сбросили наземь. А послания патриарха в штабах белых армий клали под сукно.
Их призыв следовать за Христом был обращен к расхристанной России. Теплохладной в вере, расслабленной духом, осквернившейся атеизмом. «Призывы наши к терпеливому перенесению антихристианской вражды и злобы», как и писал патриарх, казались странным приглашением явить слабость, предать отечество, смалодушничать, сдаться без борьбы на «милость» палачей-изуверов, покорно положить голову на плаху.
Добровольческое движение придало гражданской войне отчасти организованные формы. Не сложись оно, бойня все равно приняла бы те же масштабы, только была бы более дикой, в обличье тотальной партизанщины, атаманщины, стенькиразинщины, махновщины, повсеместного анархо-бандитизма. Все против всех. Весь гнев стомиллионной мужицко-крестьянской массы, отчасти оттянутый на себя в реальности белыми войсками (особенно в Сибири), обратился бы на головы большевиков. И не факт, что красные сумели бы справиться с этим валом. Ведь испугались же они в 1921 г. размаха антикоммунистических восстаний по стране. Сообразили, что скоро не достанет им сил усмирять русских мужиков — рабочих и крестьян, поднимавших сотни мятежей против большевиков все годы войны, — и объявили НЭП.
Однако как ни рассматривай гражданскую войну, сколько ни пиши доводов в пользу Белого сопротивления — народ, разделившийся на части, которые уничтожают друг друга, совершает, с точки зрения христианства, грех самоубийства. «Зажигаются страсти. Вспыхивают мятежи. Создаются новые и новые лагери. Разрастается пожар сведения счетов. Враждебные действия переходят в человеконенавистничество. Организованное взаимоистребление — в партизанство со всеми его ужасами. Вся Россия — поле сражения!» — с великой горечью констатировал патриарх Тихон. Для христианина лучше, положившись на Всевышнего, дать убить себя, чем самому наложить на себя руки. Второе в любом случае будет противлением воле Божьей.
Вот фрагмент из жития священномученика Николая (Кандаурова), расстрелянного в 1938 г.: «Во время Гражданской войны он служил на Северном Кавказе, когда там проходили активные военные действия. Не обращая внимания на то, занималась ли территория, где был расположен его приход, красными или белыми, он говорил тем и другим, что смотрит на гражданскую войну как на самоубийство нации. Бывало, что после такого рода проповедей офицеры белой армии подходили к нему и просили не говорить подобных проповедей».
Следовать путем страстотерпческого смирения не многим дано. Однако для русского народа, предавшего своего главу — царя, было бы честнее последовать его путем. Путем восхождения на Лобное место.
Впрочем, из вывода, что гражданская война — смертный грех, не следуют однозначные решения. В некоторых обстоятельствах отказ от участия в междоусобной брани может стать таким же грехом. Человеку, созданию Божию, на то и дана свобода воли, чтобы в любой ситуации совершать нравственный выбор, мучиться неправильным выбором или неизвестностью — какое решение верное, каяться и тем духовно возрастать.
В современной православно-патриотической среде существуют две крайние точки зрения на Белое сопротивление.
Одна гласит, что Белая идея прекрасна, и это лучшее, что породил русский народ той смутной эпохи. Белое движение — светлая, героическая страница нашей истории. Его составляли лучшие люди России, и они отстояли честь русского народа, показав, что не весь он, народ, соблазнился грубо-примитивными большевистскими лозунгам и безбожными идеями, не весь пошел, как стадо баранов, за своими палачами на бойню. Белое сопротивление оправдало наш народ перед Богом.
Вторая говорит, что Белое движение — неблагословенно (патриарх не благословлял) и создано февралистами-изменниками. Его участники, сверху донизу, — клятвопреступники, приветствовавшие свержение царя. Это бывшая элита народа, на которой лежит вина за крушение империи. Эти люди воевали за чуждые для России либерально-республиканские идеи, не имели опоры в традиционном русском монархизме и в православной вере. Многие из них были такие же атеисты, как красные, оккультисты, масоны и пр.
Взвешенная позиция, как всегда, посередине. Да, разумеется, все изъяны Белого движения налицо. Генералы Алексеев, Корнилов — прямые участники свержения императора и ареста царской семьи. Монархизм в белых войсках был под подозрением и даже преследовался. О духовном состоянии белых войск исчерпывающе выразился после поездки на фронт епископ Вениамин (Федченков), глава военного духовенства во врангелевском Крыму: «Наша армия героична, но она некрещеная». Он же приводит в своих воспоминаниях другие, не менее выразительные оценки и характеристики, услышанные от офицеров: «Видите, чтобы победить большевиков, нужно одно из двух: или мы должны задавить их числом, или же духовно покорить своей святостью. Вы здесь хоть и благочестивы, но не святы... Поэтому дело наше конченное, обреченное». «Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов — большевиков?» «Может быть, мы еще можем покаяться? Вот у меня есть друг, тоже офицер, профессор университета. Он все говорит: “Да, мы тоже разбойники, как и те, но только мы висим на правом кресте от Христа и можем раскаяться, а они, левые хульники, — непокаянные!"» «Владыка, мы погибаем! Мы погибаем! Мы такие же большевики, как и они! Только они красные большевики, а мы белые большевики!»
Но. Чем дальше от штабов и ближе к передовой, тем монархизм был заметнее, тем больше было число его носителей среди младшего, среднего офицерства и рядовых. Тысячи людей в белых войсках ни словом, ни мыслью, ни делом не предавали государя. Да и глубоко верующих тоже было не так уж мало. Огромное число добровольцев — это юнцы с горячим сердцем, кадеты, гимназисты, юнкера, такие же, только чуть постарше, как 12-летний отрок Георгий, написавший сверженному царю письмо весной 1917-го: «Всемилостивейший государь!.. Если Вам тяжко переносить заключение свое, то верьте и знайте, что миллионы русских сердец оплакивают Вас как страдальца за Святую Русь… миллионы русских сердец возносят мольбы к Богу об утешении Вас…»
Основная масса белогвардейцев боролась не за политические идеи. Политиканство высшего командования их не касалось. Они воевали за очень конкретные вещи и против очень конкретных вещей. Против большевистской политики геноцида русского народа, тотального грабежа и осквернения святынь, глумления над тысячелетней русской культурой. Главным образом — за право на жизнь миллионов людей. По сути, они исполняли евангельскую заповедь: нет больше той любви, когда кто жизнь свою положит за других.
Правда состоит в том, что этот геноцид был попущен свыше и человеческая рука не могла его остановить. Об этом и говорил патриарх Тихон осенью 1919 г.: «Никто и ничто не спасет России от нестроения и разрухи, пока Правосудный Господь не преложит гнева Своего на милосердие, пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих…»
Россия была больна духовно. Церковный писатель С. И. Фудель, трижды побывавший в советской ссылке, вспоминал свои переживания во время первого ареста в начале 1920-х гг.: «Мне был тогда только 21 год, но мне — я помню — было до очевидности ясно, что происшедшая катастрофа — это Божие возмездие. Я понимал, что когда верующий человек отказывается от подвига своей веры, от какого-то узкого пути и страдания внутреннего, то Бог — если Он благоволит еще его спасать — посылает ему страдание явное (болезни, лишения, скорби), чтоб хоть этим путем он принес “плод жизни вечной”».
Часть населения бывшей Российской империи с 1917 г. вообще поразил черный недуг демонизма, одержимости бесами. Когда читаешь описания чекистских застенков и массовых изуверских расправ «народных комиссаров» с населением, понимаешь, что эти люди, руководители и исполнители, были повязаны демоническим злом и напрямую управлялись им. А как известно, «сей же род изгоняется только молитвою и постом» (Мф. 17:21), отнюдь не оружием.
История это доказала. Коммунистическая власть рухнула не под внешним вооруженным напором, ноги ей подпилили не антисоветские заговоры и подполья. Россия спаслась из долгого большевистского плена молитвами своих новых святых: кровью новомучеников, терпением исповедников и многих тысяч неизвестных праведников, которые не прославлены, но смиренно несли все эти годы свой крест. Они-то и есть истинные герои антибольшевистского сопротивления. Шедшие дорогой, показанной царем и патриархом.
Простой сельский батюшка, расстрелянный в 1937 г., на допросе у следователя НКВД сказал об этом так: «Если я пострадаю от советской власти, я получу от Бога награду — рай… Советская власть в рай гонит… Только Богу одному известно, когда падет советская власть. Когда Бог увидит наши праведные дела, может послать нам избавление… Советская власть дана нам за грехи наши».
Спасение России от исторических катастроф всегда лежало и лежит в области христианской метафизики, а не в плоскости земной силы и власти.
Автор: Наталья Иртенина
Добавить комментарий