О тюрьме, советской власти и владыке Антонии

Николай Бульчук беседует с И.Б.Ратушинской

Николай Бульчук: - Ирина Борисовна, находясь на зоне, какие основные чувства вы переживали ? Наверное, это не была просто обида на власть? Что в первую очередь приходило в голову? Как можно было там выжить, чем держаться?

- Поскольку власть для меня была представлена КГБ, точнее говоря, 5-м главком, у меня было к нему особенное отношение. Я не люблю, когда ругают всех «кагэбэшников» чохом: контора по государственной безопасности нужна в любой стране, а вот 5-й главк их (его еще называли 5-м управлением), который занимался в общем-то репрессиями собственных граждан и слежкой за собственными гражданами, - ему, конечно, отчетность была важна. Что сделано: «посадили», «расстреляли», «заморили» и т.д.

Понятно было, что они занимаются пакостями… Но так ведь оно и вышло впоследствии! Потому что если они занимались государственной безопасностью, они ведь не арестовывали, например, Ирину Фарион, которая была членом КПСС, не арестовывали Горбачева и Ельцина, которые разваливали страну… Они «прохлопали» реальную безопасность страны, то есть безопасность государства, которую их же коллеги и развалили. Вот их же коллеги, бывший 5-й главк (а теперь СБУ – на Украине) теперь арестовывают людей, не скрываясь ни от кого, пытают их и т.д. Поэтому я, конечно, с неуважением относилась к этому 5-му главку, но интересовали они меня меньше всего. Все-таки меня посадили за стихи: я выясняла отношения с Богом и с Родиной. Я была выше – что такое для меня была власть, когда есть Господь наш Иисус Христос, Который лжесвидетельствовать не велел, а от меня идеологи почему-то этого требуют?.. Требуют повторять какие-то глупости, типа: «Ленин всегда живой» и т.д. Да что же это такое, вот его мавзолей, а он при этом – всегда живой… Требуют поклоняться Бог знает чему… Короче говоря, мало ли кто с чем ко мне пристанет – это же не основание вообще о чем-то тут думать! Если они сами там нарушают свои собственные законы (кстати, и права человека), то я постараюсь помочь тем людям, чьи права они нарушают, насколько могу. Поэтому они не будут определять: что я буду читать, а чего не буду читать! Я буду читать самиздат, я буду читать Евангелие, а они не будут определять, буду ли я верить в Бога или не буду верить в Бога! И вообще: кто вы такие? Я ведь вас не звала… Хотя, честно говоря, они приходят без зова…

А взаимоотношения с Господом сразу пошли очень хорошо, честно говоря. Потому что где есть рука на плече, где чувствуешь эту руку на плече, так это именно в той ситуации – когда тебе очень плохо! Когда ты не знаешь, будешь ли ты жить завтра! Когда уже лежишь на полу в карцере, в голодовке (потому что ты голодаешь, чтобы Наташу Лазареву, например, поместили в больницу и хоть как-то лечили, ибо она умирает совсем, и ты не снимешь голодовку, пока ее не поместят в больницу). В итоге и я, и Наташа Лазарева вышли живыми из зоны… И держаться можно было только вот такой круговой порукой: будете у нас на глазах убивать одну – придется убить всех! И только благодаря этому мы и вышли живыми.

- К тому времени вы уже прочли «Красное колесо» А.И.Солженицына или что-то подобное? Вы имели представление о том, какие муки и страдания претерпевали заключенные на Соловках или где-то еще в начале века?

- «Красное колесо» к тому времени я просто и не могла прочесть, потому что меня посадили в 1982 году, а самиздат я читала достаточно много. Он был и в Киеве, и в Питере, и в Москве, да я и сама была частью самиздата. Начальство мне так и сказало: «Ваши стихи нашли во время обысков в Одессе, в Киеве, в Ленинграде, в Москве, в Ташкенте почему-то… Пора сажать уже – самиздатский автор!» Так что самиздата я читала много…

Да, я читала Солженицына: «Архипелаг»-то я читала, «Бодался теленок с дубом»-то я читала, и я читала все это как учебник. И Александр Исаевич меня о многом предупредил! Лично я ему благодарна: он меня предупредил, что не надо говорить со следствием, вообще не надо! Потому что врать – не достойно человека, а докладывать им все, что знаешь – это просто доносительство. Поэтому сразу (я молодая была и думала, что я очень умная) он предупредил: нечего преклоняться перед ними, ведите себя сразу правильно – так, как-будто они не имеют над вами никакой власти! И они не будут иметь над вами власти!

Да, может быть, они будут вас бить или убивать, но они не могут вас унизить, они не могут вас «замазать», пока вы в этом не соучаствуете!

- Сегодня Советский Союз некоторые характеризуют или как очень плохая власть и как очень хорошая. Говорят о «великом Сталине» и о «добром Сталине, который не знал о том, что творилось в лагерях». Говорят о том, что история «замазывает грязью» даже самых выдающихся своих деятелей… Но ведь и правда: многое в архивах остается закрытым, мы многого не знали и не знаем. Ваше отношение, в этом смысле, в системе: к Сталину, к Брежневу, к нашим политическим деятелям, и к нашему прошлому: великому Советскому Союзу?

- Я и тогда считала, и сейчас считаю, что монополия коммунистической власти на власть в стране, которая все-таки ранее существовала на территории России – это была плохая идея. Поэтому, не принимая идеологии, тем не менее, я принимала уважение к стране, к целостности страны. Там была нормальная идея взаимоотношений между разными народами, которые населяют эту страну. Ведь это еще Екатерина II декларировала, она даже ввела «смотр новых народов», которые входили в Российскую Империю – со всей доброжелательностью это делалось. Армян теснят и они просятся в Российскую Империю? Замечательно, примем армян в Российскую Империю, их не будут теперь теснить! Грузия не может отбиться? Ну, хорошо, примем Грузию, у нас еще и грузины будут, замечательно!

Более 500 лет назад почему Мордовия воссоединилась с Россией? Ее потеснили, они попросились под крыло к России, и все! А у нас еще и мордва есть, как замечательно!

Это вот все меня устраивало, это вот все мне нравилось!

Было два года, в течение которых я верила в коммунизм: это первый и второй класс. Мне подарили многотомную детскую энциклопедию (такая желтенькая), когда я была первоклашкой. А я была активно читающей первоклашкой: много-много читала, уже взахлеб, уже с фонариком под одеялом, и т.д. А тут – прекрасная энциклопедия с замечательными картинками!..

Мне бабушка купила и подарила: она была вся моя! Я ее читала, и, конечно, там был том про общественное устройство, в котором (в духе, по-моему, 1962 года) было написано про коммунизм, который точно должен был наступить в 1980 году. Там просто было это все сказано: в 1980-м году – коммунизм, в 1970-м году – у всех советских граждан – своя квартира, постепенная отмена денег. А что такое коммунизм? Это – от каждого по способностям, каждому – по потребностям. Вот жизнь будет!.. И я считаю на своих детских пальчиках: это ж сколько мне будет лет (я 1954 года рождения)? Так к этому времени я уже закончу какой-нибудь ВУЗ, буду специалистом, я буду… Да вообще я буду жить при коммунизме! Я же буду замечательным специалистом в какой-то области, имеет смысл учиться, как классно будет!.. И тут вдруг, параллельно с этим, появляются (во всяком случае, в Одессе появились) троллейбусы с кассами, у которых прозрачные крышки: ты просто бросаешь денежку и отрываешь себе билетик, без всякого контролера. И все это делают… И слышится: «Смотрите, может быть, это начало коммунизма! Мы можем жить по-честному, над нами и надзор не нужен, все платят, а если что, и за девочку заплатят… Все нормально, отрывайте билетик!» И я поверила, подумала тогда: «Как же будет здорово: все вместе…» Тут Гагарин в космос летит, на Марсе, говорят, будут яблони цвести, огромный проект «Спутник» (весь мир узнал слово «спутник» по-русски), ура!

И все эти восторги длились у меня до 1963 года: тогда начался не то что голод, а нечто! Ну, тогда Никита Сергеевич повернул рулевое колесо куда-то не туда и начались дикие очереди за хлебом. Я понимаю, что в Москве, может быть, все это было иначе, я много раз сталкиваюсь с тем, что разные люди – ровесники – говорят о том, что они жили в «разных Советских Союзах».

Но я только помню: 3-й класс, мы учились во вторую смену. Это было счастье для наших родителей, потому что утро начиналось с очереди. Ты становишься в очередь за хлебом (она иногда может быть двухчасовая), раньше - две буханки в одни руки, потом – полторы буханки в одни руки, потом – одна буханка в одни руки. Ты можешь стоять в этой очереди с учебником под мышкой, потому что тебе к пол-второму в школу, а надо выучить еще уроки. Ты будешь стоять в очереди, потому что мама и папа на работе, а бабушка старенькая, чтобы ей одной ходить. А потом – еще не факт, что тебе этого хлеба достанется. Можно отстоять час в очереди – и все, и он кончился! А потом – ты иди, голубушка, в такую же очередь за молоком! И тоже – абсолютно без гарантий… Так и утро прошло. И так – почти каждый день… А там тоже – три литра в одни руки, потом два литра в одни руки, потом – полтора литра в одни руки…

- "Энциклопедия" не предусматривала такого поворота?..

- Я обратила внимание, что «хлебные» очереди злее «молочных» и всяких прочих. В «хлебных» очередях люди уже не стеснялись говорить все (одесситы, во всяком случае). И это все шло над детскими головами меня, моих одноклассников, потому что мы тоже стояли в этих очередях. И если кто-то злобный пытался вышвырнуть ребенка («Вас тут не стояло!»), то кто-то добрый втягивал ребенка обратно, кричал: «Отстань от ребенка!», и т.д. И эти очереди стояли и разговаривали. И коммунизм они тоже обсуждали, а я слушала эти обсуждения.

Прекрасно помню, как один дядька, стоявший впереди меня и споривший с какой-то тетенькой, говорит: «Извините, пожалуйста, даже в изобилие грядущее могу поверить. Но только в коммунизме предусмотрено постепенное отмирание государства. Так вот, эти бюрократы сначала нас с вами изведут, а потом сами отпадут! Они будут только множиться, размножаться и лезть, чтобы нас контролировать. В отмирание государства я не верю (если это какое-то тайное государство, которое контролирует все: от того, что должны думать наши дети, до того, как грызть семечки), не отомрет оно никогда! Оно будет только распространяться и брать за горло все хуже и хуже!» И во второй раз я выслушала суждение на тему: «от каждого по способности, каждому – по потребности». И этот мужчина продолжает: «Готов поверить, но только потребности наши они буду определять сами. И я знаю, как они определят мои потребности: это миска баланды и хорошо, если валенки дадут! А норму будут требовать!»

И в тот же год случился капитальный ремонт нашего дома. Капитальный старый дом, постройки 1905-1906 гг. Когда-то в нем были ванные и туалеты, все это было снесено после революции «в порядке уплотнения», потому что из ванных накроили комнаты. Все «удобства» - внизу во дворе, общественная баня – за 30-40 минут ходьбы. Третий этаж старого высокого дома, отопление печное, вода бывает через день. И вот – капитальный ремонт! И я страшно обрадовалась: вот!..

А надо сказать, что я страшно боялась крыс, а все «удобства» были во дворе, в этом дощатом домике, куда бегали жильцы трех трехэтажных домов – все. И крысы кидались на детей, взрослых они боялись. И помню, как я, шестилетняя, с ужасом стряхиваю с ботинка эту крысу, а та почему-то вцепилась в мой ботинок! Я их боялась очень…

И думаю: вот, теперь у нас будет капитальный ремонт, теперь у нас… Фигушки вам! Вот тогда я поняла, какие потребности нам потребны.

Я уже большая была, когда родители добивались: может быть, нам позволят сделать в квартире (в коммунальной, конечно) хоть душ, хоть туалет. Нет! Ничего этого было не положено! Все это было сделано уже после конца советской власти, и оказалось, что сделать это совсем несложно, если есть деньги (я хорошо зарабатывала, и они смогли это сделать).

- И все-таки потребности внутренние были: была потребность в чтении хорошей литературы, была потребность, чтобы разобраться в том, что происходит (даже в таких условиях), была потребность в хорошей музыке, была потребность в некотором аскетизме духовном.

- Дело в том, что, кроме этих потребностей, была колоссальная потребность, чтобы просто оставили в покое и дали жить! Я помню свою первую молитву (это даже и не молитва была, это было выяснение отношений с Богом).

Те же 9 лет, тот же категорический 1963 год, в который я перестала верить в коммунизм, в который у меня прибавилось логики и соображения.

И вот, после уроков нас, три третьих класса и два четвертых, сгоняют в актовый зал, потому что это время Никиты Сергеевича, и идет бешеная антихристианская пропаганда. И поэтому у нас – урок атеизма.

И вот, мы сидим, и завуч школы говорит, что Бога нет, что только глупые старые бабки верят в Бога. Тут выходят какие-то комсомольцы и поют бодрые частушки и издевки насчет старых бабок.

А я к старикам очень хорошо относилась, у нас – бабки и дедки – это поколение воевавших. Да как они смеют вообще!..

Потом выступает опять завуч, потом выступает наша учительница. И все они, во-первых, говорят про Бога с какой-то злобой!.. Я думаю: ну, русалок нет. Нам что, после уроков будут внушать, что русалок нет, Деда Мороза нет, домовых нет?! А вот против Бога они что-то имеют! Что-то тут не так…

Кроме того, если какая-то там пионервожатая, учителя, завуч – все они – на Него Одного, то по логике хорошего, правильного одесского двора, я – на Его стороне! Потому что все на одного – нечестно! И кроме того – вообще домой хочется, чего они к нам прицепились!

И я подумала тогда (это была даже не молитва, но я думала «адресно», Богу): «Бог, а похоже, что Ты-таки есть, если на Тебя так наваливаются! Но если Ты есть, Ты ведь понимаешь, что нас тут из-за Тебя мучают. Ну, выручай, делай что-то, если Ты есть!» И грянул (именно грянул) снег, практически сразу. В Одессе снег – редкое дело, снегопад большой, 0 вообще редкое дело, а тут он стал стеной! Он стал такой стеной, что просто стало темно снаружи!

Директор школы выглянул на улицу. А у нас была английская школа, поэтому дети ездили с разных концов города. И нас отпустили по домам. И правильно сделали, потому что через полчаса по городу уже было не проехать: засыпало все! Засыпало так, что нас отпустили по домам, и школы больше не работали… А там начались и зимние каникулы.

И я помню, что нас сразу отпустили: «Вот, я Ему сказала, и нас сразу отпустили!» Вот это было первое мое выяснение отношений с Богом. Но от этого было очень далеко до того, чтобы обратиться ко Христу и придти в какую-то церковь.

- Человек сам по себе лукавое существо: даже пережив самое настоящее чудо, он потом пытается найти какие-нибудь лазейки в своем сознании, в своем хитром уме. «А вдруг это совпадение, стечение обстоятельств». Я по себе знаю: были явные в жизни чудеса, но все равно потом пытаешься найти им какие-то «земные» обоснования. Но Владыка Антоний – это настоящее, подлинное чудо, хотя вы, наверное, тогда об этом не задумывались, вы просто почувствовали себя у него, как дома. Но «как дома» - это где? Это ведь не было утраченной Родиной, это было нечто большее?

- «Как дома» - это и есть «как дома». Понятно, что мы жили в Лондоне, и Англия была к нам добра. Но, во-первых, мы с Игорем увидели все, как видит человек, «из-под крылышка Владыки». А то совсем другое дело.

- Защищенность?.

- Даже не в том дело. В присутствии Владыки мы ему практически никогда не задавали вопросов. Даже если и приходишь с каким-то вопросом, и вот, ты еще не задал его – а тебе уже все ясно!

Во-вторых, безусловно Владыка обладал даром провидения и я это могу свидетельствовать. У нас была ситуация, когда я носила свою двойню, а до родов оставалось три недели.

И тут вдруг у Игоря совершенно неожиданно в Киеве умирает отец. Никто не ждал и ничто не предвещало, на работе! Игорь, конечно, должен срочно срываться и мчаться в Киев, там – мать, сестра. А я, конечно, срываться и мчаться вместе с ним не могу, потому что я на сносях, живот «двуспальный», и все может начаться раньше. Вообще, у меня всегда рядом выписка телефонов скорой помощи и чемоданчик на случай, если все начнется прямо сейчас.

Потому я быстро его собираю, он быстро уезжает, а я остаюсь одна дома. Заверила его, что чемоданчик у меня собран, телефон частной скорой помощи есть, я знаю, в какую больницу, знаю телефон врача и т.д.

И тут меня, как говорится, «накрывает»: конечно, мы со свекром дружили, в семье – горе, и вообще, не то, что я боюсь, но я понимаю, что я – одна дома! И если что начнется, то, как бы ни началось (больно или не больно, теряю я сознание или не теряю), надо позвонить, я одна дома! Хотя вроде я и неплохо себя чувствую… Причем все это так быстро произошло, что мы никому и сказать-то не успели: зачем с кем-то перезваниваться, кто чем поможет? Итак, Игорь сорвался как можно более быстро, и я осталась одна.

Утром звонок: Владыка. А надо сказать, что у нас не было манеры с ним перезваниваться. Хотя телефон и был (на всякий случай), он нам никогда не звонил (за редким исключением, когда нужно было что-то конкретно). Он говорит: «Я все знаю! Ты держись. Ты как себя чувствуешь, хорошо? Ты ничего не бойся, я за тебя молюсь, за Игоря молюсь. Игорь вернется, мы отслужим панихиду. Ты только держись, пожалуйста, все будет в порядке. Не бойся ничего!» И он звонил так всю неделю, что Игорь отсутствовал. Он сам звонил, потому что мы тоже не имели повадки звонить Владыке, если у нас не было проблем. Потому что у него было очень много народу, и все его дергали в разные стороны. Он звонил все это время. А когда Игорь приехал, он звонить перестал…

Мы даже не задумывались в то время: а откуда он, собственно, знал?! В тот момент, в том стрессе мне это естественным показалось, что он знает. А ведь, по человеческим соображениям, он знать не мог: мы просто не успели никому сказать! И вот такие случаи у нас были…

- Как он общался с прихожанами? Расскажите, как он проповедовал, как служил, о чем он говорил в большей степени? На что обращал внимание – в быту, на службе?

- О чем он говорил, я, конечно, пересказывать не буду: есть и записи, есть и книги. Во всяком случае, он говорил, что никогда не пишет проповеди заранее.

Он выходил, все замолкали. Он прикрывал глаза, и все понимали, что он молится молча. Так он молился и после этого он начинал говорить. Из тех его советов, которые мне показались правильными (в том смысле, что они очень направили мою жизнь), я помню ответ на мою жалобу, что я не уверена в том, что умею любить. Конечно, умею, да, но – правильно ли, достаточно ли…

И вот он мне сказал: «Бога твои эмоции, конечно, интересуют. Но не в первую очередь. Что с тебя спросится? Бога, в первую очередь, интересует то, что ты делаешь! А что ты испытываешь при этом (в этот или не в этот момент), не пытайся даже анализировать! Ты делай все так, как ты делаешь, когда любишь!

Например, ты ухаживаешь за больным человеком: устаешь, раздражаться начинаешь… Ты что, будешь анализировать свои эмоции? Ты будешь ласточкой летать, а то, что у тебя там в голове – это уже другой вопрос. Ты – делай, а если тебе где-то не хватает любви, Бог тебе пошлет! Ты – делай!»

И всегда он говорил, что всякие там «мистические чувства», экстазы – не требуются. Он вообще был большим сторонником трезвости. «Не требуется все это – требуется делание! Ты – делай, а не пытайся взвинтить себя на все мистическое. Ты – Божий человек, простой человек, делай, и все!»

Очень мне врезалось в память, когда он на какой-то проповеди сказал, что мы каждое воскресенье что-то читаем из Евангелия, обсуждаем тех или иных евангельских персонажей, которых мы знаем. Надо всмотреться в это все и постараться найти в этой Евангельской толпе. Вы кто? Вы – Марфа? Или вы – Иуда? Кто вы на сегодняшний день? Каково ваше состояние? Или вы – тот прокаженный, который не пришел поблагодарить? Вы не беритесь всех там судить, вы посмотрите, к кому вы сейчас ближе и выходите на другой уровень!»

Еще он говорил, что не может человек (если он честен перед собой) принять все, что говорится в Евангелии: что-то обязательно будет ему «поперек души», либо он святой. Но не бывает нечестных святых, поэтому, читая Евангелие, отмечайте то, чего не может принять ваша душа, что ей не нравится! Вот, не нравится, и вы рады бы обойти это! Просто отмечайте, честности для. Потом думайте, размышляйте, а со временем вы поймете: в какой-то момент - это , в какой-то момент – это. И вот, когда вы совпадете с Евангелием, тогда вы, хотя бы частично, выполните эту заповедь: «Будьте совершенны…»

Но дело в том, что когда Владыка говорил (да, это все важно!), но люди часто не помнили то, о чем он с ними говорил!

Мы с Игорем очень редко приставали к Владыке с чем-то, но был момент, когда мы просто не могли совладать с собой: молодая русская девчонка, приехавшая в Англию и оставшаяся там, художница, пребывала на грани самоубийства. Действительно – не валяет дурака, что-то у нее случилось!

Мы ее «облизываем», мы ее в дом приняли, мы ее окружили теплом, но – у нее очень большая проблема, огромная, колоссальная (я сейчас говорить не буду), но мы видим и понимаем, что мы ее не вытащим. И она думает, что она такая ужасная грешница, что Церковь ее должна теперь отвергнуть!

Звоню Владыке: «Владыка, беда, такой случай, мы не можем справиться! Можно, мы ее приведем?» Хотя мы и не уверены вообще, сможем ли мы ее привести, потому что она вообще боится к храму подойти. Он говорит: «Давайте!», назначает время.

Мы говорим ей, что это – ее последний шанс и привозим ее. Владыка посмотрел на нее, улыбнулся и говорит: «Вы двое, теперь пойдите, погуляйте часика полтора-два, а потом возвращайтесь сюда!» И ей: «Пошли, детка, поговорим!»

Мы приходим часика через два, видим ее – сияющую, и Владыка такой радостный: «Вот, получайте нового человека!». Девчонка просто засветилась изнутри, красивая стала, на себя непохожа! А мы были в курсе всей ее огромной проблемы… И потом поехали к нам, потом все были вместе и т.д. А потом спрашиваем ее: «А что же тебе Владыка говорил?» - «А вообще-то я ничего почти не помню! Но только мне теперь все понятно! Мне все теперь понятно вообще!»

Справка:

Ирина Борисовна Ратушинская, известная поэтесса, прозаик и правозащитник многократно выступала на Радио "Радонеж". Родилась в Одессе в 1954 году. В 1982 году за участие в правозащитной деятельности и “распространение клеветы на советскую власть в стихотворной форме” была осуждена на семь лет, которые провела в мордовских лагерях. В документальной книге «Серый - цвет надежды"она описала свои годы в брежневско-андроповско-черненковско-горбачевском ГУЛаге. С 1989 года стихи Ирины Ратушинской начали печатать в бывшем СССР, а через некоторое время вернули и гражданство - в одном списке с Солженицыным. Книги Ратушинской изданы в десятках стран. У Ратушинской вышло несколько сборников стихов и три романа: «Одесситы», его продолжение «Наследники минного поля» и «Тень портрета». 
В настоящее время проживает в Москве.